Не придуманные истории Наркоманов — История Елены Константиновны

Статьи — октября 24, 2011 at 13:45

«ЕСЛИ БЫ У НАС БЫЛИ ДОВЕРИТЕЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ДОЧЬ НЕ СТАЛА БЫ НАРКОМАНКОЙ»

Елена Константиновна

Когда Юля пошла в первый класс, у нас родилась вторая дочь — Аня. Я переключила все внимание на нее. Муж упрекал меня: «Юля у нас как падчерица». Так оно и было.

Я была к Юле слишком требовательной. Ребенок пошел в школу — значит, он должен быть вундеркиндом! Другого я не признавала. Меня еще в детском саду предупреждали, что Юле будет трудно учиться в школе, что с ней нужно больше заниматься. Но я не прилагала усилий. Проще было требовать. Юля училась средне, а я хотела отличницу! Моя дочь должна быть лучше всех! Мне не хватало терпения, я часто срывалась на крик, ругала Юлю. Иногда даже била. Она очень страдала от этого. Как-то, когда дети уже выросли, и у Ани родился сын, я запрещала ей шлепать внука, говорила: «Детей бить нельзя!» Юля взвилась: «А почему же ты била меня за «двойки» скакалкой?» Что я могла ответить?

Раньше я многого не понимала. Я не допускала мысли, что у всех разные способности, и моя дочь имеет право быть несовершенной. Особенно стало доставаться Юле, когда Аня пошла в школу и стала учиться на круглые пятерки. Наверное, постоянными сравнениями я развивала в старшей дочери комплекс неполноценности. Конечно, это не способствовало душевной близости, Юля не доверяла мне своих секретов, я не знала даже, с кем она дружит, а к выпускному классу наши отношения совсем расстроились.

О наркотиках я имела весьма смутное представление. Для меня это было связано с криминалом, и не могло иметь отношения к моей семье. Я замечала, что с Юлей происходит что-то странное, но это пока не выходило за рамки. Иногда я пыталась вмешаться в ее жизнь и понять, что происходит, но разговора по душам не получалось.

Я высказывала недовольство, что дочь все время где-то пропадает, только ночевать домой приходит. Муж говорил: «Скажи спасибо, что приходит. Дело-то молодое!» Он вообще всегда защищал Юлю. Однажды Юля не пришла ночевать. Муж нашел ее утром в реанимационном отделении психиатрической больницы. Я узнала, что дочь принимает наркотики, и заняла позицию оскорбленной добродетели. Прочитала Юле мораль и решила, что этого достаточно, чтобы она образумилась.

У мужа был знакомый, который в юности «сталкивался» с наркотиками. Он посоветовал никуда не выпускать Юлю. Мы так и делали. Однажды я увидела в городе афиши проповедника из Швеции. Он утверждал, что в их «церкви» исцеляют наркоманов. Мы пошли на это собрание с Юлей. Неожиданно она встретила там знакомую, которая регулярно посещала «богослужения» и уже четыре месяца не кололась. Юля тоже стала туда ходить. Я не была от этого в восторге. На «богослужениях» их вводили в транс, это было неприятно, и все же лучше, чем принимать наркотики. Юля ходила туда целых два года. Потом познакомилась с парнем, переключилась на него. Через какое-то время у них начались психологические проблемы. Может быть, если бы у нас с Юлей были доверительные отношения, дочка обсудила бы это со мной, и я могла бы ей помочь. Поскольку контакта не было, Юля вернулась к наркотикам.

Мы снова начали ее лечить. Больницы, «церкви» — ничто не помогало. Под Полтавой был реабилитационный центр христиан-баптистов. Мы отвезли ее туда, но она сбежала, продав постельное белье. Мы снова тащили ее в наркодиспансер, там освоили новый метод: уколы (заменитель героина) плюс система «Двенадцати шагов». Юля возмущалась: «Зачем мне здесь находиться, если они все время называют себя наркоманами? Год не колется, а продолжает твердить: я – наркоман такой-то!» Ходила она и в организацию «Квітень», и в «Світло надії», ее даже брали туда волонтером, и везде она умудрялась колоться.

Врачи тоже не могли помочь. Сразу после выписки Юля шла за наркотиками. Пряталась от нас, жила, неизвестно где. Мы вылавливали ее, она снова рвалась из дома. Было время, когда мы сажали ее в машину, везли на «малину» за наркотиками, давали деньги: «Иди, колись, только возвращайся домой, чтобы мы не волновались по ночам!» Наступил момент, когда я стала ждать, что ко мне придут из милиции и скажут, что Юля умерла.

Однажды встретила доктора из психиатрической больницы — Надежду Леонидовну. Она спросила, как дела, я расплакалась: «Не знаю, что делать!» Она сказала: «Выгони ее из дома! Спасай дочь! Иначе она совсем сколется!» Я возмутилась: «Как это — выгнать!» Я звонила по разным клиникам. Думала продать квартиру и везти Юлю в Бишкек, в клинику Назаралиева. Я металась в поисках выхода, и не знала, на чем остановиться. Мы отгородились от мира и замкнулись в своей беде.

Юля не воровала, не занималась проституцией на трассах, ей удавалось занимать деньги у знакомых. Полсотни человек были ее кредиторами, некоторые давали ей деньги даже не один раз. Наступило время, когда они начали приходить к нам с требованиями вернуть Юлины долги. Сначала мы пробовали их возвращать, потом поняли, что разоримся прежде, чем все оплатим. Однажды ребята, у которых она занимала, привели ее домой прямо за шиворот. Я испугалась: дочь была одета как бомж, по всему телу — сыпь. Я спросила: «Юля, что будем делать?» Она попросилась в больницу. А я уже не верила ни больницам, ни врачам. Мы отвезли ее на дачу, чтобы изолировать от «кредиторов». Юля забеспокоилась: «Мне будет плохо! Привезите аминазин!» Муж привез цепь. Мы привязали Юлю к батарее.

Удивительно, но она даже не возражала. Она уже была готова на все. «Ломка» тоже прошла на удивление спокойно. Я давала Юле только сильные анальгетики и больше ничего. Мы позвонили в психиатрическую больницу, там сказали: «Везите к нам, она может умереть!» Я посоветовалась еще с одним врачом, он сказал, что ни один наркоман еще не умер от абстиненции. Скорее — от передозировки. И мы оставили Юлю на цепи.

Когда я нашла в брошюре о реабилитационных центрах адрес Центра «Выбор» и позвонила туда, мне сказали: «Приезжайте на консультацию. Мы должны увидеть Вашу дочь». Это было непривычно. Обычно когда я звонила в какую-нибудь лечебницу или реабилитационный центр, мне говорили: «Нет проблем. Приезжайте». Необычным в «Выборе» было и то, что родители тоже должны были посещать занятия с психологом. Я аккуратно приезжала в Днепропетровск по субботам, участвовала в группах, но долго не понимала, чего от меня хотят. Что значит: надо изменить отношения в семье? Шесть занятий — это так мало.

Потом Юля вернулась домой, и через некоторое время у нас снова начались проблемы. Наверное, иначе и быть не могло. Дочь вернулась в ту же среду, где ничего не изменилось, поэтому и результат был нулевой. Центр уже переехал в Полтаву, Юлю взяли туда работать, когда она начала покалываться, сразу же выгнали. Первым моим побуждением было — бежать искать ее по всему городу. Мне было спокойнее, когда она дома. Но когда Юля пришла домой «уколотая», я решила ее не впускать. Наверное, что-то запало мне в голову на тех занятиях с психологом, я сама удивлялась своему спокойствию. Раньше я стояла в дверях насмерть, не выпуская ее из дома. А тут — посмотрела и сказала: «Я не хочу тебя видеть!»

Утром Юля вернулась, сказала: «Мне холодно, я хочу одеться теплее». Я отдала ей самую плохую одежду. Она возмутилась: «Я в этом должна идти? Я ведь хочу вернуться в Центр!» Я ответила: «Иди, куда хочешь». Она кричала: «Ты меня больше не увидишь!» Но неожиданно вернулась, села у стены и стала рыдать. Я увидела такое отчаяние! Мне кажется, она сама себя ненавидела! Я сказала: «Юля, ты сама должна выбирать, как тебе жить. Наркоманию мы больше терпеть не будем». Она попросила тридцать копеек на автобус, умылась, причесалась и поехала в «Выбор». Вечером Юля вернулась домой, и я увидела в ее глазах осознанное желание изменить жизнь.

Мы снова стали ходить на родительские группы. Теперь мы работали не над Юлей, а над собой. Стали больше советоваться друг с другом, спрашивать мнение Юли. Раньше я разговаривала с ней, в основном, в ироническом тоне, теперь это должно было измениться. Я отказалась от привычки командовать, разговаривать повелительным тоном, навязывать свое мнение. Я решила отдать инициативу дочери — пусть выбирает сама, как ей жить, что делать. Я поняла, что раньше просто унижала Юлю, а ведь в семье надо считаться со всеми. Когда я спросила ее, почему она убегала из дома, Юля ответила: «Мне было там неуютно!» Еще бы, ведь я постоянно ругала ее! Папа, правда, жалел. Но ребенку не нужна жалость. Ему нужно уважение.

У родителей много общих ошибок. И у всех, кто приходит в реабилитационный центр — одна беда. Поэтому нет смысла что-то утаивать, приукрашивать. Все говорят откровенно, и чужой опыт часто помогает осознать свои заблуждения. Оказалось, многим пришлось пойти на крайние меры, чтобы заставить детей менять поведение. Я часто вспоминала слова Надежды Леонидовны о том, что Юлю надо выгнать из дома. Если бы она тогда сказала, зачем это надо сделать!

Я слушала других родителей и анализировала свое поведение. И пришла к выводу, что теперь моя задача — сделать так, чтобы Юля почувствовала себя нужным человеком в семье. Ведь она ушла к наркотикам от нас, и, значит, мы должны измениться, чтобы она захотела вернуться. Сейчас Юля стала мне доверять, иногда спрашивает совета. Я думаю: если бы у нас в детстве были доверительные отношения, может, она не стала бы наркоманкой. Ну, поссорилась бы с другом, пришла ко мне, все рассказала, я посоветовала бы ей что-нибудь, или просто утешила. И она не пошла бы колоться. Осознать это мне удалось только в «Выборе».

С тех пор прошло почти три года. Юля работает в Центре и учится на парикмахера. Мы продолжаем приходить в Центр и часто участвуем в профилактической работе: встречаемся с учителями и родителями школьников, делимся своим опытом, объясняем, как надо поступать, чтобы ребенок не вырос наркоманом.

Обсудить на форуме

Не придуманные истории Наркоманов — История Елены Константиновны

Оставить отзыв