Не придуманные истории Наркоманов — История Максима

Статьи — октября 25, 2011 at 18:55

«НАДО ПЕРЕСМОТРЕТЬ ОТНОШЕНИЯ В СЕМЬЕ»

История Максима, Виктора Васильевича и Людмилы Адамовны

«НЕ ИСКАТЬ ВИНОВНЫХ, А ИСПРАВЛЯТЬ ОШИБКИ»

Максим

«Травку» я начал курить еще в колледже. Более «серьезные» наркотики попробовал позднее. У меня был друг Андрей, который работал проводником. Мы вместе ездили в Москву, привозили в Кременчуг дефицитные продукты, раздавали реализаторам. Деньги на «раскрутку» бизнеса — тысячу долларов — дал отец. Я уволился с предприятия, на котором работал после колледжа, и стал готовиться в институт.

Свободного времени у меня было много, денег — тоже, и все чаще приходили мысли, что жизнь — скучная штука, и надо ее разнообразить. «План» и водка уже не приносили удовольствия. Как-то на дискотеке я попробовал «экстази». Потом, уже в институте, повстречал наркоманов, которые плотно кололись. Они предупреждали: «Не лезь глубоко, потом не сможешь спрыгнуть. Мы тоже поначалу считали, что это пустяки». Но я думал: это у них проблемы, потому что они — слабаки, а со мной такого не будет.

Когда я в первый раз попробовал «ширку», стало плохо: тошнило и кружилась голова. Но я по инерции укололся и на второй, и на третий день. На четвертый у меня появился легкий насморк — наверное, слегка продуло. Я подумал: это «кумар», и укололся, чтобы снять дискомфорт. Насморк прошел, и это убедило меня, что я — «в плотной системе».

Мой напарник Андрей кололся вместе со мной, и вскоре наш «бизнес» пришел в упадок: стали прокалывать столько, что заработанного едва хватало. Я снова взял у отца тысячу долларов — «на развитие бизнеса».

К тому времени я уже действительно находился в «системе». Родители находили «траву» у меня в карманах, я рассказывал им о Голландии: там все это курят, и ничего страшного. Когда я докалывался до состояния пускания слюней, говорил отцу и матери, что просто накурился «плана». Потом стал забывать дома иголки, шприцы. Если их обнаруживали, я объяснял, что ко мне заходил друг-наркоман, наверное, он и забыл. Странно, но родители «велись». И я гордился своей ловкостью: как лихо я умею врать, и все верят.

Мне очень нравилась книга Дейла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей». Я читал ее с огромным удовольствием несколько раз и думал, что это и есть настоящая психология. Эти знания я с успехом применял в общении с родителями, доводя искусство манипулирования людьми до совершенства.

Я научился очень хорошо разбираться в чувствах и настроениях родителей, мог в нужный момент изобразить внимание, заботу, нежность и тут же попросить денег. Словом, научился демонстрировать чувства, не испытывая их на самом деле, и всегда делал это, чтобы что-то получить. Я искренне считал, что постоянно давать мне все необходимое — святой долг родителей.

Так прошло три года. Я помню их смутно. Вспоминаются только моменты, когда пытался «перекумариться», тогда сознание чуть прояснялось. Я мог просидеть без наркотиков месяц, и мне казалось, что я уже выздоровел, и колоться больше не буду, но как только выходил за порог, оказывалось, что ноги сами несут меня «на точку», а до нее осталось всего 20 метров, и пройти мимо уже не получится.

Я тратил все больше, а зарабатывал все меньше. Однажды я проснулся и стал считать, где и сколько мне должны. Выяснилось, что у меня уже не две тысячи, а сто пятьдесят долларов, и те смогу получить только после реализации товара. Я бросился к родителям, стал рассказывать, что в магазинах «зависла» большая партия икры, мне не отдают деньги. К тому времени они уже знали, что я колюсь. Пришлось идти лечиться.

Нарколог расписал мне курс медикаментов, капельниц, я все честно принимал недели три. Не работал, лежал дома. Отцу это не нравилось, он считал, что если я пришел в норму — должен работать, учиться. А я даже посуду за собой не мыл, носки не стирал. Я ведь был «больным» и «лечился», его претензии казались мне незаконными. Когда он узнал, что все деньги, которые он мне давал, пропали, — просто взорвался. У меня отняли ключи от машины, денег не доверяли, давали только на проезд в институт. Я совсем раскис: зима, мне плохо, все плохо, жизнь — дерьмо!

Друг уболтал меня уколоть полкубика, чтобы «снять состояние», добавил денег. Вскоре я перестал ходить в институт, прокалывал карманные деньги, благо — родители ослабили контроль. Но когда они снова стали находить в карманах шприцы, я опять оказался на мели. Стал выносить из дома вещи, а когда приперли к стенке — снова пошел лечиться.

Всего я «лечился» раз пятнадцать: то «спрыгивал» дома, то ходил в наркодиспансер, принимал таблетки и капельницы. Я делал это, когда родители загоняли в угол, потом снова начинал колоться.

На третий курс института я перешел с двумя «хвостами». Декан, которому я давно мозолил глаза, потребовал отчисления. Отец взял меня к себе на работу водителем. Он думал, что я смогу зарабатывать, находясь постоянно у него «на глазах». На самом деле, пока он находился на планерках и совещаниях, я вполне успевал уколоться, а деньги «вымучивал» заранее: то «на пирожок», то «на воду». Теперь, когда мать высказывала подозрения по поводу моего состояния, отец заступался: «Он весь день был со мной!»

Доза у меня снова начала расти. Я закручивал карбюратор отцовской «Волги», чтобы расходовалось меньше бензина, а лишние горючее сливал. В гараже подключал спидометр к электромоторчику — за полтора часа на нем «накручивалась» лишняя канистра. Брал в магазине запчасти для ремонта, сдавал в бухгалтерию чеки, а запчасти тут же относил обратно в магазин — сдавал за полцены. Меня, директорского сына, особо не контролировали, так что «под присмотром отца» колоться было даже проще, чем раньше. Иногда я буквально засыпал за рулем, но отец отказывался верить, что дело нечисто, и они с мамой постоянно конфликтовали из-за этого.

У меня случались минуты просветления, когда я понимал, что пора завязывать. Был у меня друг Саша, он учился на параллельном курсе, потом его выгнали за прогулы и двойки, он перевелся к нам. До этого он был злостный «планокур», а с нами начал колоться. Мы его, правда, отговаривали: «Потом не спрыгнешь». Но он не верил: «Сами колетесь, и говорите, что это дерьмо! Вам что, жалко?» В то время Саша вернулся из Запорожья, где его лечили электротоком. Он был доволен: выкуривал по нескольку коробков «травы» в день, глушил водку бутылками, зато не кололся!

Поехал и я в Запорожье. «Ломку» там снимали лошадиными дозами снотворного. Сибазон давали по первому требованию. Первые две недели не помню: спал под капельницами. Знакомый, которого родители попросили поехать со мной, следил, чтобы я «под сибазоном» не падал с кровати. Потом начались «групповые сеансы»: пациентов утыкивали иголками, и они сидели так часа полтора, пытаясь «проникнуть в тонкие миры». Экстрасенс в это время делал пассы руками, вводя нас в состояние транса, внушал, что наркотики — это плохо. У меня даже немного получалось «взлететь над стулом» и почувствовать, как «душа отделяется от тела». Были сеансы с психологом. После беседы он сказал, что у меня в детстве было «травмирующее событие», поэтому я стал наркоманом. По-моему, он беседовал со мной «для галочки»: постоянно опаздывал, а то и вовсе пропускал «сеансы», и вообще глубоко не вникал, разговаривал очень поверхностно, хоть мне и было интересно «заниматься психологией».

Потом нас стали лечить током «методом резонанса». Обматывали голову мокрой тряпкой, накладывали на виски электроды, клали на лоб ладонь, произносили набор слов («шприц», «наркотик», «ширка»). Как только я представлял себе это — меня ударяло током до судорог. На второй раз я не стал представлять себе этот образ, «убрал» из мыслей шприц — и удара не последовало. На третий раз решил проэкспериментировать: снова представил шприц — и снова ударило. Оказалось, что ток стирает в мозгу какую-то «частоту», и мысли о «ширке» начинают ассоциироваться с неприятными ощущениями. Особо непонятливых пациентов били током раз по шесть, причем так сильно, что нянечки, садившиеся им на ноги, чтобы удерживать на месте, подпрыгивали сантиметров на пятнадцать.

Саша снова приехал в Запорожье — привез кучу «травы». Курили, сколько хотели. В конце мне в живот вкачали 20 кубов вещества, которое реагирует на опиаты. Сказали, что если в ближайшие три года я уколюсь, меня могут даже не успеть довезти до реанимации. Сделали «провокацию» — дали вскрытую ампулу, якобы с морфием. Я укололся в присутствии реанимационной бригады. Через несколько минут меня парализовало: ни вдохнуть, ни выдохнуть. Очнулся с аппаратом искусственного дыхания. В руках у врача был дефибриллятор: когда остановилось сердце, меня приводили в чувство, пропуская через тело ток. Я подписал бумагу, что всю ответственность за последствия приема опиатов в течение трех лет принимаю на себя. И желания колоться потом долго не возникало. А когда возникло — удерживал страх.

Я снова устроился к отцу водителем. Встречался с Андреем: пили водку, курили «траву», хотелось хоть как-то затуманить сознание. Голова была будто накрыта стеклянным колпаком: все видишь, слышишь, а не соображаешь. Помню, было состояние постоянной депрессии. Несколько раз у меня отнимали права за вождение в нетрезвом виде. Выручал отец.

Потом Сашка привез «винт». Я попробовал и подумал, что это — мое. От него не «кумарило», а к состоянию депрессии, которое неизбежно возникало после, я уже привык. Отец предложил мне поработать мастером: был сезон, и рабочих рук не хватало. Уколовшись «винтом», я бегал, как ошпаренный кипятком, и все были довольны: я — «на глазах», работаю энергично. Часть зарплаты выплачивали зимой. Я сидел дома, кололся и получал деньги.

В то время я разъехался с родителями, жил с девушкой — Оксаной. Квартира принадлежала моей сестре, коммунальные услуги оплачивали родители. Оксана работала в кафе моей тетки, пока она была на работе, я варил дома «винт». Она знала, но родителям не рассказывала. Я «объяснил» ей, что от «винта» не «кумарит», а настроение всегда хорошее, и секс — просто прекрасный. Шантажировал ее тем, что если она меня «предаст», мы не будем жить вместе. Пытался ее «присадить»: подливал «винт» в пиво. В ней заговорил здравый смысл, она сказала: «Меня не втягивай». Она принимала «винт» реже и чувствовала перепады настроения. Депрессии ее изматывали, а ей надо было работать. Она обещала: «Я не буду тебя трогать, только мне не подсовывай».

Летом снова начался строительный сезон. Нервы у меня были уже измотаны. На работе при малейшем «трении» начинал кричать, бегал, как «шизик». На меня стали коситься. Я ушел с работы, сказал отцу: «Начальник ко мне придирается, потому что хочет тебя подсидеть!» Отец хотел, чтобы я устроился работать в фирму сестры, но ее муж работал в милиции, все понимал и категорически отказывался иметь со мной дело.

Оксане тоже надоели наши «варки». Она заставала нас с Сашкой в «кайфе» и принималась кричать. Выгоняла Сашку из дома, а я возмущался: «Это — мой друг! Не нравится — сама уходи: за квартиру платят мои родители!» Она, в конце концов, ушла к маме, я отдал ее ключ другу: он приходил и варил, оставлял мне дозу в холодильнике. Я блаженствовал: квартира, машина, бесконтрольность. Все кончилось, когда отец пришел не вовремя и «спалил» нас во время «варки».

Меня снова решили везти в Запорожье. Сашке, вроде, там вшили ампулу против «винта». Но я знал, что он укололся, и ничего не случилось. Потом мой друг куда-то пропал. Говорили, что он приезжал в Кременчуг редко и ходил трезвым. Я попросил родителей созвониться с его семьей — узнать, может, ему смогли где-то помочь. Выяснилось, что Сашка — в Полтаве, работает в Центре «Выбор».

Когда мы поехали туда, я не верил, что там что-нибудь получится. Думал: посмотрю, оценю. Получилось так, что «оценили» меня. Леонид Александрович даже не стал меня слушать: оборвал на третьем предложении, говорил только с отцом. Я пытался встрять в их разговор, вставить веское решающее слово, но на меня не обращали внимания, и я замолчал. Потом отец поговорил с Сашкой. Этот разговор показался мне странным. Сашка утверждал, что он живет нормальной жизнью, у него прекрасные отношения с родителями. Я слушал и думал: о чем он говорит, при чем здесь родители? У меня тоже с ними нормальные отношения! Говорю: дайте денег — дают, прошу сделать — делают. Я пытался узнать, как здесь лечат, но Сашка уходил от прямого ответа: «Это долгий разговор. Скажу только, что это — единственное место, где могут помочь. Поверь мне на слово!»

Я сомневался: я и в Запорожье ездил с Сашкиной подачи, а там оказался «разводняк». Тут нас прервал Ростик: «Бегом к доктору Сауте, у него скоро начнется группа, он будет занят!» Я возмутился: что значит «бегом»? Кто тут платит деньги? Мой отец! Я отождествлял себя с деньгами отца и его возможностями. У Сауты разговор зашел уже о сроках лечения. Я видел: все идет к тому, что мне не отвертеться. Начал «петлять»: машина поломана, надо еще недельки две на ремонт. Саута сказал: «Через две недельки ты можешь оказаться на кладбище!» Так я остался в Центре.

Первую неделю просто отсыпался. Со мной пытались общаться на группах, но я не понимал, чего они хотят. Я уже так запутался к тому времени, что не понимал даже того, чего хочу я сам: колоться или лечиться. Последние годы я жил в постоянной лжи, и она стала второй натурой. Я просто находился в Центре и ничего не делал.

Как-то меня пригласили на родительскую группу. Я заявил, что не собираюсь готовить себе еду: пусть родители дадут денег, лучше я куплю бутерброд! На следующий день на занятии пациентов это стало предметом серьезного разговора. Саута резко сказал, что я привык ездить на родительском горбу, что это — иждивенчество. Ребята его поддержали. Я решил обидеться, потребовал, чтобы меня забрали. Отец отказался и пригрозил, что, в случае побега, не впустит меня домой. Я продал часы, купил билет до Кременчуга и пришел к Оксане. Рассказал ей, как меня оскорбили в «Выборе». Она пожалела, тем более что я сообщил ей, как нелестно отзывались там о ней: жила со мной только ради квартиры.

Отец требовал, чтобы я вернулся в Полтаву. Я отказывался. Тогда он решил обложить меня со всех сторон. Оксане заявили, что ее уволят из кафе, если будет меня кормить и прикрывать. Ее мать тоже пообещали прогнать с работы: отец был близко знаком с ее начальником. На него все обиделись. Но когда Оксане заявили, чтобы она завтра не приходила на работу, я понял: проще вернуться в «Выбор» и досидеть оставшийся месяц.

Теперь я знал: рыпаться отсюда нельзя. Я им так и заявил: меня сюда загнали родители, и я вынужден здесь находиться. На группе выяснилось, что, в таком случае, я здесь не нужен. Никому не интересно возиться с человеком, который хочет отсидеться, чтобы потом снова колоться. Я попал в трудную ситуацию: ехать домой нельзя, и в Центре пересидеть не получается. Я пробовал прикидываться, говорить правильные слова. Мою неискренность всегда замечали, и я сполна получал на группах за каждую кривую мысль. Чтобы отвлечься, стал искать занятие для рук (я вообще не любил сидеть без дела, а здесь, к тому же, приветствовали деятельность), начал мыть посуду, что-то чинить, смазывать двери, исправлять искрящие розетки. Меня хвалили и звали на помощь, оказалось, что я всем нужен.

Ко времени выписки у меня стали проблескивать здравые мысли. Я подумал, что здесь стоит задержаться, закрепить эти маленькие достижения. Мне предложили стать завхозом — у меня это получалось. Я продолжал ходить на групповые занятия, и хоть был уже не пациентом, а сотрудником, меня продолжали «дорабатывать». Резких озарений, которые переворачивают все прежние представления, у меня не было, но с каждой группой что-то чуть-чуть менялось. Упорство, с которым Леонид Александрович учил меня думать, сыграло свою роль: нужные мысли стали закрепляться в мозгу.

Я понял, что мои родители — свободные люди, и не обязаны содержать и обслуживать меня с тех пор, как я достиг совершеннолетия. Я должен сам отвечать за свои поступки — и юридически, и морально, должен сам зарабатывать, и если не получается заработать столько, сколько мне «надо», значит, я должен пересмотреть свои потребности. Я научился адекватно оценивать свои возможности. Если я не могу купить кроссовки за сто долларов — значит, надо купить за сто гривень. Я начал видеть в реальном свете свои отношения с людьми. Раньше я чувствовал под ногами пьедестал, а все, кто смотрел на меня с неодобрением, по моему мнению, заслуживали порицания. Обо мне должны были думать только хорошо, другие взгляды были «неправильными». Теперь я понял, что все совершенно наоборот: мои достоинства существовали только в моем воображении.

На осознание всего этого у меня ушел целый год. Конечно, я мог бы и раньше понять, что в Центре нет смысла врать и стоит больше спрашивать, интересоваться чужим опытом. Но «винт» слишком долго выветривался из моей головы.

Когда это произошло, я стал мыслить более здраво и более трезво оценивать свои способности. Раньше мне казалось, что для меня пара пустяков — стать специалистом в любом деле, стоит только изучить его. Теперь я понял, что не во всех сферах могу реализовать себя одинаково успешно, поскольку плохо учился в школе и институте, мне не хватает знаний. Это было не очень приятно: обнаружить, что я не такой умный, как мне казалось, и не могу блистать красноречием и непрерывно всех очаровывать. Но это было конструктивно.

Со временем я пришел к тому же, о чем говорил Саша моему отцу в день приезда в «Выбор». Я стал налаживать отношения с родителями. Был период, когда я считал, что вина за мою наркоманию лежит на них: они видели, что я иду «не туда», и должны были воспитывать меня «правильно». Потом я понял: таких семей, как моя — много, но не все дети становятся наркоманами. Значит, именно во мне есть что-то «неправильное». Да и главное — не докапываться, не искать виновных, а исправлять ошибки.

Сначала, приезжая домой в отпуск, я чувствовал дискомфорт, если кто-то посмотрит на меня «не так». Потом понял: в Центре — особая атмосфера, а в мире — все намного сложнее. Все люди — со своими комплексами, «замыканиями», и они имеют право на ошибки. Я ведь научился замечать свои недостатки, хотя раньше считал себя «идеальным». Значит, и у других могут быть недостатки, они не обязаны быть идеальными! Моя задача — научиться мириться с их несовершенством и не обращать внимания на косые взгляды.

Я проработал в «Выборе» полтора года: сначала завхозом, потом — водителем. И все это время я продолжал учиться. Я научился думать прежде, чем делать, хотя всю жизнь прожил совсем по другому принципу. То, что со мной происходило, напоминало период раннего детства: ты делаешь первые шаги, а тебя поддерживают под руки. Но постепенно ноги крепнут, и ходить самостоятельно становится все легче. Со временем это входит в привычку — как вождение автомобиля.

Сейчас прошлое вспоминается, как страшный сон. Не хотелось бы, чтобы он когда-нибудь приснился мне снова. Я понял, что в жизни есть масса интересных вещей. Это так интересно — постоянно к чему-то стремиться, чего-то добиваться, и никогда не стоять на месте, не останавливаться на достигнутом.

Прожив и проработав в центре два года, я вернулся в Кременчуг. Устроился на работу к отцу — у него своя строительная фирма, вернее, у теперь уже — у нас с ним. Потихоньку-помаленьку вошел в курс дела, начал приносить реальную пользу. Наладились отношения с Оксаной, долго это, конечно, происходило. Мы поженились, растет сын Василий. Как я понимаю теперь родителей с их всеобъемлющей, всепрощающей любовью!!! Тем не менее, надеюсь, что у меня ошибок в воспитании не будет.

Как-то, спустя четыре года, мне позвонили на мобильный, высветился номер Центра «Выбор». Стас попросил написать продолжение своей истории для второго издания книги. Конечно, говорю, не вопрос. Беру бумагу, ручку и… рука замирает в воздухе — а что писать? О чем писать? Работа у меня, конечно, интересная, строительство — нужное дело, но не о ней же. Тяжелые роды жены и их последствия? Но сейчас с Васькой все нормально. Родители вечно обижаются, что не приезжаем к ним в гости, только внука привезли на выходные. Он их так умотает за два дня! Что, им мало?

Подумал: перечитаю свою старую историю в книге, что-нибудь придумаю. А книгу з задевал куда-то! Звоню Стасу, прошу — сбрось мою историю по «мылу» на рабочий компьютер. Приезжаю на работу. Девушка, которая распечатывала историю на принтере, извиняется: не удержалась, говорит, прочитала. А потом прямо заявляет: это не про тебя, это не ты! Я не верю! Зачем мне ее переубеждать? Конечно, теперь это не я. Но это — про меня, это — моя история.

Обсудить на форуме

Не придуманные истории Наркоманов — История Максима

Оставить отзыв