Не придуманные истории Наркоманов — История Юлии

Статьи — октября 23, 2011 at 19:20

«НАРКОМАНИЯ ЛЕЧИТСЯ ДУШОЙ»

История Юлии, Виктора Николаевича и Елены Константиновны

«МОЯ НАРКОМАНИЯ «ВЫРОСЛА» ИЗ ОТНОШЕНИЙ В СЕМЬЕ»

Юлия

Я росла в самой обыкновенной семье: папа, мама, младшая сестренка. Хорошо помню, что в детстве мне ни в чем не было отказа. Меня одевали в самые красивые платья, покупали лучшие игрушки. Учиться мне было неинтересно. Зачем? Когда я вырасту — родители найдут мне самую хорошую работу. Я старалась соответствовать лелеемому мамой образу «самой лучшей дочки», но отсутствие интереса к учебе со временем стало приводить к конфликтам. Чтобы избежать их, мне приходилось врать, а чтобы вранье не обнаружилось — врать еще больше. Мама постоянно высказывала недовольство, все ей было не так: и оценки, и мои друзья, и даже мой внешний вид.

Мне казалось, мама стала видеть во мне только плохое. И это было самой тяжелой проблемой моего детства. Чем дальше, тем хуже мы понимали друг друга, пока наши отношения совсем не испортились. Мама все время вмешивалась в мою жизнь, командовала, с кем дружить, какую прическу носить. Когда я перекрасила волосы, в доме разгорелся настоящий скандал. Как-то я нашла мамину фотографию: в молодые годы она тоже красилась. Я спросила: «Почему тебе можно, а мне нельзя?» Мама ответила: «Потому что тебе так лучше!» Мама всегда решала, что для меня «лучше», у меня права голоса не было.

Правда, она делала за меня и все остальное. Даже выполнять домашнюю работу не заставляла. Убирать, готовить, чистить обувь я училась у тети и бабушки (я часто жила у них из-за ссор с мамой). Единственное, что я должна была делать дома, — хорошо учиться. Если я не могла решить задачу, я слышала, что я — «тупая». Мы с мамой почти всегда были в ссоре, и наладить отношения никак не удавалось. Помню, когда я жила у бабушки, пришла поздравить маму с праздником восьмого марта — это был повод помириться. Я подарила ей помаду, а в ответ услышала, что ей было хорошо без меня.

С папой у меня были совсем другие отношения, он никогда не кричал и не командовал мной. Но он много работал, а дома распоряжалась мама. Однажды, когда в школе попросили принести фотографии родителей, я отнесла, вместо маминого, фото совсем другой женщины. До сих пор не знаю, почему я это сделала. Наверное, это была единственная доступная мне форма протеста. Мне было неуютно в моей семье, я не могла поговорить по душам, поделиться своими проблемами. И меня тянуло на улицу, к друзьям, которые понимали меня, и с которыми можно было говорить обо всем, не боясь, что тебя осудят.

Еще в школе я пробовала курить план. Укололась в семнадцать лет, когда училась в торговом училище. Приятель Витя, предложил мне сделать укол. У меня не было страха перед наркотиками, и я укололась. В «систему» я вошла очень быстро. Родители не замечали этого целых три года, пока я не попала с передозировкой в больницу.

Я тогда уже далеко зашла. И родители, осознав это, стали пытаться вернуть меня к нормальной жизни. Это у них получалось плохо: я попадала в больницу с передозировками еще три раза.

Со временем жизнь моя превратилась в постоянную борьбу. Каждый раз, забирая меня из больницы, родители устанавливали жесткий контроль, не разрешали выходить из дома, подходить к телефону. Если они уходили — или брали меня с собой, или оставляли под замком. Но я все равно умудрялась уколоться. Через некоторое время родители решали, что я уже достаточно посидела взаперти и отвыкла колоться (они еще не умели разбираться в моем состоянии). Меня начинали выпускать из дома, и так продолжалось до тех пор, пока они не обнаруживали дома очередной шприц.

Я убегала из дома, пряталась от родителей месяцами. Они отлавливали меня и укладывали в больницу. Мы ходили по кругу: больница — дом — побег — уколы. Потом я встретила на рынке подругу, с которой долгое время вместе кололась. Она была трезвой, рассказала, что ходит в какую-то евангелистскую церковь. Я тоже стала туда ходить. Веру я не обрела, но мне нравилось общаться с людьми. Я не кололась целый год, стала работать на рынке, ездила за товаром в Польшу и Одессу. Познакомилась с парнем, стала жить с ним. Не сразу поняла, что он любил жить за чужой счет. Бывало, тащу домой картошку — он стоит на балконе, курит, и даже не спустится помочь. Однажды я пришла домой с работы — уставшая, голодная, а Паша сидит у соседки, развлекается. Я сказала: «Переезжай к ней». Забрала свои вещи и ушла — колоться.

Снова попала в «систему». Жила, где попало, лечиться не хотела. Мне вообще не хотелось нормально жить, гораздо лучше было так. Если бы папа не искал, не встречались родственники, было бы совсем хорошо.

Родители периодически вылавливали меня и боролись. Разными методами. Было время, когда они сами возили меня за «ширкой»: решили, что так я, по крайней мере, буду на глазах. Раньше, когда я скиталась, знакомые постоянно рассказывали им, что встречали меня в ужасающем виде. Однажды, после моего очередного побега, меня поймали и посадили на цепь. Привезли на дачу и приковали к батарее. Я была черная, грязная, уже ни во что не верила и ничего не хотела. Я просидела на цепи две или три недели. Только раз в день, строго в восемнадцать часов, меня выпускали во двор — посидеть часок на лавочке. Папа требовал, чтобы такой порядок соблюдался неукоснительно.

Удивительно, но родители словно поменялись ролями. Папа был строг, а мама… Мама спала рядом со мной, все время плакала. Она говорила то, чего я прежде никогда от нее не слышала: как она переживала, что чувствовала, когда меня не было дома. Она вела себя совсем иначе: не командовала, а сочувствовала. Еще я увидела, что она любит и боится меня — боится отпустить с цепи.

Вскоре родители отвезли меня в реабилитационный Центр «Выбор». Нам уже приходилось о нем слышать — от девочки, которая там лечилась, и от врача, который проходил там стажировку (он, правда, рассказывал об этом без энтузиазма). Потом мама прочитала о «Выборе» в справочнике «Реабилитационные центры Украины», позвонила и записалась на консультацию.

Со мной беседовала Карина. Она сказала: «Если сможешь неделю не колоться — приезжай, мы тебя возьмем». Я думала: какой там «колоться»! Я была счастлива, что меня спустили с цепи! Родители привезли меня домой, я снова встретила сестру. Она не обрадовалась моему присутствию, удивлялась, зачем меня впустили в квартиру. А мама вела себе странно: не следила, но говорила, что, если я не поеду лечиться в Днепропетровск, я могу жить, как хочу, они не будут меня искать, но и в дом не пустят.

Сидя на цепи, я многое передумала. Когда я жила на улице, надо мной постоянно висела угроза попасть в милицию, наркоманы, у которых я ночевала, не раз обворовывали. Родственники видели, в каком я состоянии, и не хотели иметь со мной ничего общего, а папа, как мне потом рассказали, даже ходил к участковому, просил, чтобы меня «закрыли». Не раз мне приходило в голову, что лучше бы мне поскорей умереть, чтобы не мучить ни себя, ни родителей! И вдруг у меня появилась надежда! Я считала дни до того времени, когда уеду в Днепропетровск!

Первые дни в Центре я ничего не понимала. Я смотрела на Леонида Александровича и не понимала, как он меня вылечит. Только интуитивно чувствовала, что мне не сделают здесь ничего плохого. Но я не понимала, зачем должна рассказывать врачу о себе, что мне это даст?

Через некоторое время я вернулась в Полтаву, устроилась на работу. Хотела выучиться на парикмахера, но родители отказались оплачивать учебу. Потом в Полтаве открылся филиал Центра. Надо было делать ремонт. Ростислав позвал меня помогать. А я уже начала колоться. Как-то пришла в Центр в таком состоянии — меня выгнали. Я позвонила домой и сказала, что не приду. Мама ответила: «И не приходи!» Кололась я неделю. Больше не выдержала. Я вспоминала, как хорошо мне было, когда я жила и работала в Центре, как хорошо в последнее время мне было дома!

Я вернулась к родителям, сама «спрыгнула», и снова пошла в «Выбор». Приходила сюда утром и уходила вечером. Попросила разрешения убирать помещение. Какое счастье было, когда мне выдали первую зарплату — пятьдесят гривень! Потом стала готовить для пациентов обеды, мне предложили поработать поваром. У меня в жизни были только родители и Центр! Я очень боялась, что «Выбор» вернется в Днепропетровск: что я тогда буду делать?

Теперь я понимаю, что моя наркомания «выросла» из отношений в семье, где не было открытости, искренности, понимания. Эта пустота заполнялась случайными людьми. Отсутствие человеческого тепла, внимания и заботы толкало меня на улицу, но там можно было найти только суррогаты любви и дружбы. И моя жизнь пошла под откос…

Сейчас я живу совсем по-другому! Помню, было время, когда я завидовала людям, которые были способны вот так жить: каждый день вставать по утрам, ходить на работу, потом возвращаться домой! У них в жизни было то, чего не было у меня. Теперь я все это обрела.

Я стала парикмахером. Дипломировалась в школе парикмахерского искусства Людмилы Абрамовой в Днепропетровске. Устроилась на работу в престижный салон красоты. Мне нравится моя работа, и я с удовольствием постоянно учусь чему-нибудь новому, совершенствуюсь. Я вышла замуж и родила дочь. Сейчас нахожусь в декретном отпуске и занимаюсь ее воспитанием. Очень скучаю по Леониду Александровичу и Карине.

За время работы я поняла: нужно, не останавливаясь, учиться всю свою жизнь. Нужно постоянно бороться с ленью: что сделаешь, то — твое.

Обсудить на форуме