Не придуманные истории Наркоманов — История Сергея
История Сергея и Наталии Владимировны
«Я НАШЕЛ КОМПАНИЮ, В КОТОРОЙ МОЖНО ЖИТЬ»
Сергей
Мой отец пил запоями. Когда был трезвым, мы с ним дружили: он брал меня на рыбалку, позволял курить потихоньку от мамы (не знаю, зачем он это делал, но мне нравилось). Когда отец уходил в запой, до меня ему не было никакого дела, а маму он обижал. Мне это было неприятно, и я не удивился, когда мама с ним развелась.
Я радовался этому еще и потому, что после развода мы переехали, и я наконец-то попал в большую компанию, о которой давно мечтал, и в которую меня приняли, как равного. Я и раньше хотел обрести много друзей, чтобы проводить время весело и беззаботно. Еще до знакомства со своими новыми товарищами я начал курить «план». Теперь его можно было курить вместе — и вместе веселиться. На это стало уходить все свободное время. Я старался избегать домашних обязанностей, неделями прогуливал школу. Мама все улаживала, договаривалась с учителями.
В то время я уже не мог представить свою жизнь без «плана». Если его не было, все время уходило на поиски, когда он появлялся — мы курили, смеялись, и все казалось хорошо. Курение стало смыслом жизни, без него мы не могли общаться, и говорить, вроде, было не о чем. Тем не менее, наркоманом я себя не считал (я ведь не кололся, как другие) и думал, что никогда им не стану. Хотя уже тогда в моей жизни не было других целей, кроме развлечений. Покурим — посмеемся, потом расскажем другим, над чем смеялись. Так проходило все время. При этом я почему-то свято верил, что я — хваткий парень, и всего в жизни сумею добиться, по крайней мере, мне обязательно повезет.
Когда мама спросила, не хочу ли я учиться в военном университете, я спросил, что для этого надо делать. Она ответила: «Ничего». Я согласился, потому что понял: еще месяц до поступления я могу гулять в своей компании, а больше мне ничего не было нужно.
В университете моя жизнь круто изменилась: незнакомый город, жесткая дисциплина, очень мало свободного времени. Я «освоился» месяца через четыре — нашел товарища, с которым можно было вместе курить «план». Ничто другое не интересовало. Если вечером не удавалось покурить, казалось, что день прожит зря. Так я «учился» до третьего курса, постепенно «обрастая» знакомыми и «земляками».
Как-то один «земляк» предложил попробовать «винт». Я очень боялся колоться, это ассоциировалось с зависимостью и диагнозом «наркоман». Но моему знакомому были очень нужны деньги, и он старательно объяснил, что от «винта» не бывает «ломок», к нему не привыкаешь, как к «ширке», и зависимость не появляется. «Винт» мне очень понравился. Появились раскрепощенность, храбрость, отсутствие «тормозов», ощущение, что ты все можешь — по сравнению с этим «план» казался детской игрушкой.
До каникул я успел уколоться три раза. А дома, где не мог достать «винта», попробовал «ширку». Она меня разочаровала: после укола я чувствовал злость, становился раздражительным, никого не хотел видеть. И я снова вернулся к «винту».
Если первое время я кололся для того, чтобы «хорошо погулять», позднее сразу после укола стало появляться желание сварить еще. Меня уже не интересовали люди, не существовало ничего, кроме желания уколоться. Это становилось смыслом жизни, я уходил в «винтовые марафоны» с головой, отдавая все свое время — сутками напролет.
У некоторых людей на это уходят годы, я же превратился в животное всего за два месяца. Худой, зеленый, я испытывал только две потребности: уколоться и изредка поесть. Когда случались «перерывы», я начинал чувствовать страх, что мама все узнает, что меня выгонят из университета — и снова бежал колоться, чтобы забыть обо всем. Два дня без укола казались целой вечностью. Иногда возникала мысль, что надо отлежаться, отоспаться, но я оттягивал это до последнего момента, до полного истощения сил.
Однажды меня поймали за курением «плана», проверили руки. Увидев следы уколов, решили выгнать из университета и даже завели дело. Мама приехала и забрала меня домой. Ее знакомые, которые раньше помогали мне, теперь отвернулись, не хотели иметь со мной ничего общего. Я и сам уже потерял способность общаться с людьми, без дозы не мог связать двух слов. При этом я продолжал пребывать в уверенности, что когда-нибудь, когда «будет надо», обязательно брошу «винт»: не насовсем, конечно, а так, чтобы колоться «по праздникам».
Маме я сказал, что «винт» — не такой страшный наркотик, как «ширка», и особо бояться нечего. Тем более, что два месяца в Полтаве я не кололся: не знал, где найти наркотики, да и свободная жизнь вдали от казармы какое-то время радовала сама по себе. Снова «нырнул с головой», когда встретился со старыми друзьями. Многие тоже успели попробовать «винт» и знали, где его достать.
И снова в считанные дни я резко изменился в лице, да и в душе тоже. Стал совершать необдуманные поступки. Даже решил жениться на девушке, с которой познакомился всего день назад. Мы сидели в ресторане, и под действием «винта» мне вдруг пришло в голову, что девушка — красивая, и все так хорошо… Месяц мы кое-как прожили, постоянно выпивая. Начались бытовые проблемы, стычки, и каждая ссора была поводом уколоться. Я снова «занырнул», и очень скоро понял, что, кроме «винта», меня ничто не интересует. Жизнь сводилась к схеме: варки — уколы. Я погряз в долгах и постоянной лжи: врать приходилось на каждом шагу.
Мама все видела, постоянно плакала, ругалась. Я орал на нее, а чтобы не видеть слез — старался меньше бывать дома. Настал период, когда действие «винта» ослабело, мне постоянно требовались новые дозы, и все время уходило на варки и уколы. Другие потребности отпали напрочь. Началась паранойя: мне казалось, что за мной следят, я старался как можно лучше занавешивать окна. Иногда мне слышались шаги тех, кто «идет меня забирать».
Мама несколько раз ходила в реабилитационный центр «Квітень», где лечили по системе «двенадцати шагов», потом нашла Центр «Выбор». Ее поведение изменилось, она стала настойчивой. Сказала: «Или лечись, или уходи из дома!» Я и сам чувствовал, что «организм нуждается в отдыхе». Подумал: там со мной что-то будут делать, как-то «лечить», если это будет не трудно, я соглашусь.
Первый раз пришел на консультацию, уколовшись. Удивился: я в этом состоянии обычно очень легко «находил общий язык» со всеми, а здесь со мной почему-то даже не хотели разговаривать! Пришлось приходить трезвым.
Попав в «Выбор», я решил не нагличать: у мамы было много долгов, а она еще заняла деньги на лечение. Я боялся, что меня выгонят, и вел себя тихо. Как-то на группе меня спросили, люблю ли я маму. Я ответил, что люблю. Мне задали вопрос: «А что хорошего ты для нее сделал?» Я мог вспомнить только о том, что жарил для нее картошку. Ох, и досталось мне за эту картошку! Мне сразу же объяснили, что моя «любовь» оборачивается для мамы страданиями, что я отнимаю у нее здоровье и годы жизни. Я «подставлял» маму, варя «винт» в ее квартире — как я при этом мог думать, что я ее люблю?
Это было потрясением, ведь я считал себя добрым человеком, который в принципе любит людей и никому не желает зла. Мне раскрыли глаза: я не люблю никого, кроме себя, ни о ком не думаю, и, к тому же, полностью завишу от мамы. Если меня выбросить на улицу — я не смогу заработать на кусок хлеба. По сути, я был «козлом отпущения» на все случаи жизни: в милиции со мной могли сделать все, что угодно.
Сначала я с трудом воспринимал то, что мне говорили. Но со временем, когда последствия действия «винта» стали проходить, я стал более внимательно всматриваться в то, что происходило вокруг. Я видел, что к лентяям здесь относятся плохо, и начал работать — убирать и мыть посуду, потом — бегать по утрам, играть в теннис и футбол. Вскоре у меня появились общие интересы с другими ребятами: командная игра к этому располагает.
Правда, все мои действия тогда были не осознанным изменением позиции, а приспособлением к новым правилам: я делал то, за что хвалили, и старался избегать вещей, за которые выговаривали. Я сразу понял, что говорить здесь надо только правду (иные «номера» не проходили), и говорил ее формально, не участвуя в происходящем душой. Вскоре на группе мою позицию «разоблачили»: мне сказали, что я просто подстраиваюсь, чтобы втереться в доверие. Я тогда этого не понимал и обиделся, лишь через какое-то время понял, что Леонид Александрович и ребята были правы. Я стал работать серьезно, прислушиваться к тому, что мне говорят, анализировать свои мысли и желания.
Вскоре я осознал, что наркотики для меня — смерть. Я видел, что многим ребятам удалось вернуться к нормальной жизни, и у них все складывается иначе. Между ними были по-настоящему теплые отношения, и мне захотелось того же: мне захотелось заслужить их уважение и доверие, чтобы стать частью этого коллектива. Меня всегда тянуло в большую компанию, но только сейчас я нашел компанию, в которой можно было жить.
Когда я принялся стараться, выяснилось, что я — достаточно трудолюбивый человек, и у меня многое получается. Я начал заниматься тяжелой атлетикой, и штанга вскоре стала для меня чем-то более важным, чем спортивный снаряд. Занятия спортом не только помогали приобретать уверенность в себе, они сближали с ребятами. И я чувствовал, что не хочу променять их уважение на наркотик.
Я поступил в технический университет на заочное отделение и стал работать в строительной фирме. Я понял, что для меня важно получить образование и профессию: это и значит — реализовать себя и добиться успеха в жизни. Конечно, интереснее было бы учиться на дневном отделении, но тогда пришлось бы брать деньги у мамы, а этого я больше не хотел делать. Я понял, что мама очень мне дорога, и я хочу иметь возможность заботиться о ней. Для этого я должен стать самостоятельным, твердо встать на ноги. Иногда я вспоминаю старых друзей и думаю: хорошо было бы привести их в «Выбор». К сожалению, они еще не дошли до той точки, когда человек чувствует необходимость изменить жизнь.
Уже несколько лет я живу обычной жизнью взрослого человека, в которой нужно много работать и делать то, что нужно, а не то, что хочется. Последний год я работаю в страховой компании, но по вечерам продолжаю подрабатывать на стройке. Можно сказать, что взрослая жизнь тоже затягивает. Всегда есть множество вопросов, которые нужно решать, преодолевать какие то трудности, держать в голове массу информации. И так каждый день, так что свободного времени практически нет.
Несмотря на то, что я стараюсь вести самостоятельный образ жизни, не могу сказать, что совсем отказался от помощи родителей. Но я считаю, что главное — правильно к этому относиться: не злоупотреблять и, в свою очередь, помогать там, где могу.
Вопрос о наркотиках в нашей семье не поднимается уже очень давно. Я сделал свой выбор, и родные видят это по моим поступкам. Мы просто живем и движемся вперед, помогая и поддерживая друг друга.
С «Выбором» я и сейчас поддерживаю отношения. Конечно же, встречаться с ребятами и Леонидом Александровичем получается не так часто, как раньше, но я рад каждой такой возможности. Вообще, я очень благодарен судьбе, что все именно так сложилось в моей жизни. Ведь в «Выборе» я не только избавился от пагубных привычек, но и пересмотрел другие важные моменты в своей жизни, на которые раньше не обращал внимания. А попросту говоря — заново научился думать. И здоровый образ жизни стал для меня настолько обычным и привычным делом, что сейчас уже просто не понимаю, почему должно быть по-другому.
Похожие Материалы:
- Не придуманные истории Наркоманов — История Сергея
- Не придуманные истории Наркоманов — История Юлии
- Не придуманные истории Наркоманов — История Александра
- Не придуманные истории Наркоманов — История Тамилы Ивановны
- Не придуманные истории Наркоманов — История Татьяны
Чувствуется, что этот «Выбор» — адское место. Для некоторых, особенно для легко — внушаемых людей с садо-мазохистскими наклонностями это возможно подойдёт, а вот для дргих — это будет стопудовый самовыпил или возобновление приёма наркотиков, Это же надо догадаться лечить человека в тяжелейшей постинтоксикационной депрессии путём гнобления за его поступки, за которые он себя уже давно сам загнобил. Таких наркологов и психотерапевтов необходимо судить, закрывать и навсегда лишать права заниматься медициной. Но на Украине с её тотальным беззаконием и повальным невежеством — это всё в порядке вещей