Не придуманные истории Наркоманов — История Кирилла

narcolikvidator istorii narkomanov kirill 300x225 Не придуманные истории Наркоманов    История  Кирилла«НЕТ НАРКОМАНА, КОТОРЫЙ НЕ МОЖЕТ БРОСИТЬ НАРКОТИКИ»

История Кирилла

 Моя наркомания началась с интереса. В школе и во дворе я общался с одними и теми же ребятами. Кто был для нас авторитетом и примером для подражания? Спортивный молодой человек в джинсовом костюме с кучей пластинок и своеобразным жаргоном. Поразить мое воображение могли и хулиганистые отпрыски обеспеченных родителей, они рисовались перед нами своей «крутизной» и вседозволенностью. Думаю, многими моими друзьями, как и мной, руководило стадное чувство. Мы вместе выпивали, пробовали курить «план».

В 1981-м я поступил в институт. Еще в колхозе сошелся с несколькими студентами, которые были не прочь «побаловаться» анашой или снотворным, попробовать сухой мак.

Первый укол я сделал случайно. Однажды товарищ принес два пропитанных опием бинта, попросил спрятать от милиции. Забирая, отрезал кусок: «Попробуем!» Доза была маленькая, но мы всю ночь пешком гуляли по городу без устали, общались, сыпали откровениями.

И хотя тогда я не ощущал потребности в повторении этого опыта, уже через месяц — при малейшей трудности, душевном дискомфорте или необходимости выполнить серьезную работу я вспоминал, что стоит только съесть ложку мака — и настроение станет лучше, а работоспособность повысится.

Со временем я стал принимать наркотики по выходным, потом каждый день находил  причину. Через два-три месяца уже сидел «в системе», но наркоманом себя, конечно же, не считал. Наркоман — это кепка, шарф и тому подобное (наркомания считалась престижной, вот и рядились все, как в униформу). Я, разумеется, был выше этого. И к тому же боялся выглядеть наркоманом в чужих глазах.

Зависимости я боялся тоже. Когда замечал, что ем слишком много мака, делал перерывы (сначала это удавалось). И размышлял при этом так: я же смог «бросить», значит — зависимости нет. И, стало быть, можно продолжить: съесть еще «разок». Каждый прием был «последним», никогда я не планировал это «надолго». И искренне верил, что отказаться от наркотика несложно — стоит только сказать «нет».

У меня была непоколебимая уверенность в своих силах. И вкус победы был знаком с юности. В школе я до восьмого класса учился на тройки. Потом задался целью поступить в вуз, стал работать на аттестат. Закончил — чуть ли не с медалью. И поступил в институт. Еще в 1979 году я был троечником, а в 1981-м — студентом престижного вуза. Вот тут и подстерегала опасность: ведь я достиг своей цели и имел полное право расслабиться, тем более что я считал себя человеком, способным на многое, — стоит только поставить цель.

Поэтому и отказ от наркотиков, как мне представлялось, должен быть для меня не ахти каким трудным делом. Рассуждая так, я продолжал ни в чем себе не отказывать. У родителей стали возникать подозрения: несколько раз мать и отец находили у меня мак. Я говорил, что это — корм для рыбок. Мать легко верила, ее выручал положительный образ сына-студента, у которого не могло быть ничего общего с наркоманами. Отец говорил: «Еще раз увижу — получишь». Но и отцу, наверное, было легче делать вид, что ничего не замечает, чем поверить, что сын — наркоман, и принимать меры.

Сначала я определял для себя наркозависимость как вещь чисто физическую. При «спрыгивании» уже через несколько дней меня не ломало, не крутило, живот не болел, организм начинал нормально функционировать. А желание «кайфа» было неосознанным.

Однако рано или поздно мне пришлось признаться себе, что я завишу от наркотика, и принять это как факт. Жил я тогда двумя идеями. С утра думал, как бы скорей «раскумариться», вечером решал, что пора бросать. Но утром снова шел за наркотиком, обещая себе, что это в последний раз. Наркоманы, которых я встречал, тоже признавали, что зависят от дозы, но это лишний раз говорило в пользу укола. А эйфория заслоняла все, и долгое время у меня не было ощущения, что я делаю что-то не то.

Когда оно, наконец, возникло, это не было моим выстраданным убеждением. Скорее, сработал стереотип: если долго принимаешь наркотики, значит, ты — наркоман. Сознание этого не приносило особой радости, ведь у меня были другие идеалы в жизни. Усилием воли (которая, очевидно, еще не была полностью порабощена) мне удалось «спрыгнуть» и продержаться почти два года. Правда, я не отказывался от наркотиков совсем, хоть раз в полгода, но принимал мак. В остальное время — частенько выпивал. Думаю, я уже отвык от трезвой жизни, и нужен был хоть какой-то стимулятор. Мне хотелось удовольствий. От жизни я ждал только праздника, от окружающих — заботы о том, чтобы мне было хорошо.

Держался я эти два года во многом за счет интересной работы. Частые командировки, ответственность, романтика. Иногда работал по двенадцать-шестнадцать часов в сутки, а к наркотикам даже не тянуло. Тем более что абстиненцию я переживал очень тяжело, страх перед ней тоже был тормозом. Помимо любимой работы, у меня была семья: жена и ребенок. Жить было интересно. Тем не менее, спустя два года, я снова вернулся к наркотикам.

Самое удивительное, что я даже не помню, как это случилось. Скорее всего, хотел облегчить похмелье от спиртного, ведь два дня выпивки всегда выливались у меня в запой. Вообще, возврат к наркотикам всегда был связан с алкоголем: для пьяного нет никаких тормозов. Наступило время, когда я дома кололся, а в командировке — выпивал. Как почувствую, что доза растет, — прошусь в командировку. В работе все очень быстро проходило. Может быть потому, что не было рядом наркотиков.

Так продолжалось какое-то время. Но чем дальше, тем больше я втягивался. Вскоре и работа перестала так уж меня увлекать: перевесила та чаша весов, на которой лежал опий. Ездить в командировки становилось все труднее. И я ушел на другой завод, где работа бала попроще.

Пока был интерес к новизне, удавалось держаться на эпизодических приемах. Я должен был самоутвердиться, показать себя специалистом. Это снова получилось легко. Переквалифицировался за два месяца и даже стал бригадиром, добился особого положения: подчинялся непосредственно главному инженеру. Однако и на новом месте я скоро заскучал и снова оказался «в системе». Начальство стало замечать, что я «неважно выгляжу». Я рассказал про больную печень. Потом решил сознаться непосредственному начальнику: я хотел «спрыгивать», и для этого был нужен отпуск.

«Спрыгнул» и какое-то время держался на запретах. Жена получала за меня зарплату и повсюду ходила со мной. Больным она меня не считала, думала – с жиру бешусь, говорила: «Завязывай». Так прошло девять месяцев. Я все время считал дни и гордился сроком.

Потом встретил друга детства. Он начал колоться гораздо позже меня и к тому времени года полтора сидел «в системе». Я пригласил его зайти. Жена увидела, в каком он состоянии, сказала: «Зачем тебе такие друзья?» Я возразил: «Когда я кололся, он от меня не отворачивался». А у самого сердце прыгало: если бы он только предложил! На следующий день я укололся.

Началось самое страшное. Я стал быстро набирать дозу. Двадцати кубов в день уже не хватало. К «ширке» прибавился димедрол. Мне хотелось так уколоться, чтобы мозги не работали. Иначе трудно было себя выносить.

Я стал тащить из дома: кто запретит мне распоряжаться своими вещами? Потом та же участь постигла золото жены. Не думал уже ни о чем, ценней «ширки» ничего не было. Приезжал к родителям, брал у них. Лгал сам себе: возьму деньги до вечера — уколюсь, а там придумаю, как отдать. Обманывал их без зазрения совести, и каждый раз рассказывал новую байку. Сам удивляюсь, как долго они мне верили и давали.

Но бесконечно так продолжаться не могло. Сначала меня прогнали с работы: опасно стало держать. Дома присутствовал уже почти на правах гостя. Жена выгнала, отец разрешил жить, но кормить отказался. Только мать еще питала надежду, жалела, чем я и пользовался – брал у нее деньги.

Четыре месяца катился в пропасть: все хуже и хуже. Настал момент, когда никто уже не был мне нужен. Если бы дома стояла бочка с «ширкой» — я бы никуда и не выходил. «Раскумариваться» бежал уже в шесть часов утра. Организм совсем истощился. Доза росла — от стыда. Иллюзия, что меня считают порядочным человеком, разбилась, когда меня выгнали из дома и уволили с работы. Я понял, как меня воспринимают окружающие. И хотя не смирился с этим, желания изменить жизнь не возникало, я просто старался обходить знакомых стороной, не попадаться им на глаза.

Впрочем, лечиться тоже пробовал. Прочитал объявление о кодировании от наркомании. Пришел, попросил рассказать, что это такое. Ничего мне толком не объяснили, сказали, что случай тяжелый, надо не принимать три недели «химическое вещество», потом — приходить на сеанс. Пользу из этого разговора извлек только живший во мне наркоман: я вытребовал себе сибазон, который пил на ночь. Больших надежд на больницу не возлагал.

Помог мне Вадик. Он был моим другом, мы росли в одном дворе, а потом вместе пробовали наркотики. Я слышал, что он в последнее время не колется, потому что лечился в каком-то экспериментальном отделении. Как и всякий наркоман, я считал себя чуть ли не пупом земли, и уж конечно, на голову выше всех окружающих. Я думал: друг лежал в больнице, потому что он не мог ничего сделать сам, а мне больница не нужна. Я ценил себя выше. Но он настоял, чтобы я пришел на консультацию в шестое отделение. Так началось мое возвращение к жизни.

Первые дни было очень трудно. Абсцессы от уколов давали высокую температуру. Три недели я просто лежал, и меня мало волновало, что здесь происходит. Занимал только вопрос выживания в среде пациентов. Люди, которые лечатся от наркомании, мало похожи на обитателей пансиона для благородных девиц. В нашей группе было шесть человек. Все разные, у многих за плечами — тюрьмы. Ценности у них своеобразные. Хвастают тем, что могут залезть в квартиру, и тому подобное. Единственное, что меня заботило, чтобы меня не трогали: не физически, конечно, а вообще.

Первые приятные эмоции появились, когда здоровье немного поправилось, и я стал потихоньку заниматься спортом. Потом мне предложили поработать кочегаром (там была своя котельная). Принял я это предложение с восторгом: финансы были на нуле, даже на сигареты и чай денег не хватало. В этом смысле я был скорее исключением из правила. Многим пациентам мамы каждый день сумками таскали отборные продукты. При этом никому и в голову не приходило задуматься, что едят родители дома. Наркоманы ко всему относятся потребительски — даже к людям, которые хотят им помочь.

Когда я стал работать в котельной, ко мне относились, как к дурачку. Не ценилось это в наркоманской среде. Хоть на группах врачи и социальные работники старались всех подвести к мысли, что каждый должен зарабатывать и отвечать за свои поступки сам, постулат этот проникал в головы пациентов с большим трудом. Даже мне, как я ни нуждался, надо было себя внутренне переломать: человек с дипломом — и вдруг на самой черной работе.

Но ситуация постепенно незаметно менялась. Лидеры, которые днем на группах старательно изображали кротость и смирение, а по вечерам проповедовали уголовные ценности (больше на словах, потому что какие там числились за ними подвиги — еще вопрос: наркоманы — все трусы) начали срываться. Остальные замечали, что на словах у этих «авторитетов» одно, а на деле — другое. Я почувствовал, что заработал уважение: молодые ребята подходили ко мне с вопросами, интересовались моим мнением.

Я делал успехи, и месяца через два у меня появилась твердая уверенность, что к наркомании я не вернусь. Я внутренне расслабился — и через неделю укололся. Как это случилось — не хочу объяснять. Отчасти меня спровоцировали, а я еще не умел отличать, когда со мной разговаривает человек, а когда — живущий в нем наркоман. Да и не так это важно — почему я укололся. Глубинная причина одна: я переоценил себя. И сразу потерял все, что добыл в последние месяцы: доверие и уважение.

К моему удивлению, врачи не стали разбираться с моим поступком, посмотрели и сказали: иди работать. Сейчас я понимаю, что если бы они меня отругали, напряжение было бы снято. А так я вынужден был казнить себя сам. Хорошо и то, что я работал в котельной: вроде, при деле, и никто не мешает думать.

А думал я много. Сначала, пока «ширка» еще бродила в крови, оправдывал себя: не настолько уж я и виноват, просто так сложилось. На второй день я начал думать о последствиях своего укола, пытался вычислить, какие карательные меры будут приняты, строил модели поведения в группе, когда там будут обсуждать мой поступок. Однако, придя на групповую психотерапию, я с удивлением обнаружил, что и Михаил Юрьевич (доктор Щавелев), и Вадик, и Карина относятся ко мне иначе. Раньше они проникались моими проблемами, теперь — почти не хотели слушать.

Этот укол отбросил меня так далеко назад, настолько обострил проблему, как будто и не было двух месяцев трезвости. Все надо было начинать сначала. Но я стал думать уже не о физической стороне зависимости, а о том, как научиться жить без наркотика. Я постарался все спокойно обдумать и понял: то, что я пытался делать раньше, мне не подходит, нужно стремиться к естественному поведению.

Раньше, когда я кололся, в моей голове жила только одна мысль — о «ширке». Она была, как надутый воздушный шарик, и заполняла собой всю черепную коробку. Потом из «шарика» выпустили воздух, но я понял, что если мне не удастся «надуть другие шарики», место для этого, маленького сейчас, останется свободным. Я должен был заполнить пустоту, образовавшуюся там, где раньше роились мысли о наркотиках. И я старался постепенно заселять мозг другими мыслями: я надувал их, как шарики, сначала они были маленькими, но их становилось все больше и больше, и они потихоньку росли.

Когда отопительный сезон окончился, я не ушел из отделения. Я остался здесь социальным работником. Я знал, что свою зависимость буду преодолевать всю жизнь. Но если я научился жить по-человечески, значит, то, что я пережил, понял и прочувствовал, может помочь кому-то еще. Пусть мой опыт послужит такому же человеку, как я. Много позже я понял, что этот период был для меня временем реабилитации. Я читал много книг по психологии, старался преуспеть, потом осознал, что моя главная задача — помогать профессиональному психотерапевту, рассказывая о своем опыте.

В отделении, которое со временем стало Лечебно-реабилитационным Центром, я научился многому. Я понял, что лечить надо не абстиненцию, а душу. Этого нельзя сделать за три дня кодирования или за час гипноза. Я вижу смысл в изменении, возрождении личности, потому что именно так было со мной. В каждом наркомане есть какое-то человеческое начало, вопрос только в том, насколько оно изменилось, говоря грубо, но прямо: сгнило. Я верю, что нет наркомана, который не может бросить наркотики.

Наркомания, которая процветает сейчас, — это, скорее, «наркомания родителей». Без «помощи» мамы и папы многие просто не смогли бы оставаться наркоманами. Ведь существуют они только за счет родителей, которые кормят, одевают, защищают от милиции и тому подобное. И это, наверное, проблема всего общества — что мы дожили до такого.

Иногда смотришь: человеку — за тридцать, а он разговаривает с мамой, как пятнадцатилетний подросток. Потому что ему в свое время не отдали ответственность за свою жизнь. Эта проблема появляется прежде, чем человек начинает колоться. Наркомания возникает в семье, где нет взаимного уважения, равноправия, открытости, доброжелательности, где мамы решают за счет детей собственные проблемы: как это у меня, такой хорошей, сын — двоечник? И принимаются «доводить» ребенка «до совершенства», вместо того, чтобы отдать ему ответственность за учебу. Так возникает ситуация, когда сын или дочь начинают — в действительности или пока только в мыслях — убегать из дома. Я говорю так уверенно, потому что сам был в таком положении, да и в семьях других пациентов наблюдал ту же картину.

Но человек, который преодолевает зависимость, должен получить что-то взамен. Он должен взять ответственность за свою жизнь и свои поступки на себя, иначе он останется пассивным наркоманом, и любая психологическая нагрузка будет вызывать мысль о наркотике. Эта мысль появляется и у меня. Но я знаю, что потеряю, если уколюсь — уважение и любовь близких. Это большая цена.

Отказавшись от наркотиков, я стал больше себя уважать, хотя вскрылись многие внутренние конфликты, которые прежде снимала доза. Но появилось главное: нити управления жизнью я держал в своих руках. И хотя со временем я ушел из Центра и стал работать по специальности, «школа Сауты» не забылась, и до сих пор помогает мне жить. Я научился лучше понимать людей, строить с ними отношения. Я и сейчас исповедую жизненные принципы Леонида Александровича, моего бывшего врача, потом шефа: порядочность, обязательность, работа на результат. Я не трачу времени на пустые разговоры и споры, стараюсь всегда заниматься делом. Может быть, мое поведение кажется кому-то слишком рациональным, но я дорожу приобретенной способностью решать сложные вопросы в течение нескольких минут.

Тема наркотиков давно меня не интересует. О своем неблагополучном прошлом вспоминаю лишь тогда, когда встречаю какого-нибудь старого «друга» или по телевидению вдруг что-то покажут «на тему наркомании». Если раньше такие воспоминания резали, как по свежей ране, сейчас я не реагирую на них эмоционально. А ведь в былые годы я видел (точнее — замечал) на улицах только наркоманов: казалось, других людей нет. Теперь мысли заняты другими вещами.

Для меня важны дом, семья и работа. Сейчас не «застойные времена»: хочешь добиться успеха — надо трудиться с отдачей. У меня ответственная должность на производстве. Девять лет назад мне казалось, что для такой работы нужны особые люди. Сейчас я чувствую себя на этой должности «на своем месте»: знаю на своем участке каждую «гайку». Мне удалось заработать авторитет, благодаря тому, что я смог решить несколько сложных производственных задач. Я научился оценивать ситуации, принимать решения и получать результат. Строить отношения в коллективе непросто. Я стараюсь делать их открытыми, прозрачными, когда всем ясны их обязанности. Я учусь не переделывать людей, а использовать их сильные стороны. Я оставляю за людьми право на ошибки, даю развиваться сложным ситуациям так, чтобы они могли эти ошибки осознать и исправить. Это эффективнее, чем насаждать свое мнение авторитарными средствами.

Конечно, работа отнимает очень много времени, но она — основа, на ней строится благополучие моей семьи. Семья тоже требует времени и внимания, и я знаю, что, несмотря на занятость, я должен общаться с близкими как можно больше. Помогаю матери и сестре: после смерти отца я остался единственным мужчиной в семье и чувствую себя ответственным за них. И, разумеется, моя главная ответственность — жена и дети. К счастью, мы понимаем друг друга, возможно, потому, что сейчас в нашей семье роли распределяются правильно. У нас — патриархат: все «мужские» вопросы я решаю сам. Я обеспечиваю свою семью и решаю все проблемы. А жена «отвечает» за уют в доме.

Детей стараемся воспитывать самостоятельными людьми. Если жена проявляет излишний интерес к их тетрадям и домашним заданиям, я прошу ее «снизить активность»: школа и уроки — это то, за что они отвечают сами. Помогать нужно лишь тогда, когда дети об этом попросят. Но выполнять не все просьбы, а только разумные, не позволяя им садиться на шею и командовать. Мало ли что они могут захотеть! Конечно, иногда бывает соблазн вмешаться, но я стараюсь останавливать себя.

Я понял, что для воспитания детей самое главное — нормальные семейные отношения. Нужно, чтобы все уважали друг друга. И муж, и жена, и дети — все это люди, которые могут иметь свое мнение, и к нему надо прислушиваться. Если в семье есть уважение и правильное распределение ролей, не надо никакой профилактики — дети не вырастут наркоманами.

Похожие Материалы:

  1. Не придуманные истории Наркоманов — История Натальи Владимировны
  2. Не придуманные истории Наркоманов — История Галины Григорьевны
  3. Не придуманные истории Наркоманов — История Олега
  4. Не придуманные истории Наркоманов — История Ирины
  5. Не придуманные истории Наркоманов — История Александра

Tags: , , ,

 
  1. Гарри Савадов пишет:

     

    Редко вспоминаю свое первое употребление наркотиков. Во-первых — не хочу, во вторых — толком не помню. Это было время надежд, уверенности в своем успехе и в счастливой жизни. Демобилизовавшись после срочной службы, первое время начал очень сильно увлекаться спиртным. Но постепенно та часть моего существа, которая хотела удовольствий начала требовать больше, просто напиться стало мало. Многие из моих знакомых уже пробовали наркотики, и их уверения, что это классно, постепенно взяло верх, над здравым смыслом. Я попробовал траву. Я думал, что больше никогда не решусь повторить этот опыт, но со временем плохое забылось и в памяти осталось только чувство легкости и эйфории. И на очередной пьянке, в компании знакомых я снова решился, в основном, чтобы не отделяться от остальных. Господи, как хочется отмотать время назад и не совершать этой ошибки. Да, мы все слышали, к чему приводят наркотики. Нам говорили, что наркотики несут одни беды. Но после второго раза, пропал страх перед ними, ведь я уже два раза пробовал соль, но до сих пор не подсел, значит, если я буду употреблять изредка, то ничего не случиться. Какая страшная ЛОЖЬ. По сути я уже стал наркоманом. Пусть у меня еще не было физической зависимости, но мое мышление уже изменилось. Наркотики стали единственным способом получить удовольствие. Я стал употреблять все чаще и чаще, пока не обнаружил, что меня «кумарит». Так началось мое падение. Ложь своим близким и самому себе. Гордость, которая мешала признаться в проблеме. Бесплодные попытки справиться своими силами. Отец тогда помню нашел контакты реабилитационного центра «Решение», что в Ростове. Я прошел у них полную программу реабилитации, благодаря чему, чувствую сейчас стойкую ремисссию. Дорогие мои, не знаю, кто будет читать эти строки, просто прошу, не повторяйте чужих ошибок. Многих из моих знакомых уже нет в живых, и только единицам удалось освободиться от наркотиков. Не хочу, чтобы хоть один человек прошел, через это. Пожалуйста, не пускайте наркотики в свою жизнь, и постарайтесь уберечь от не нее своих близких. Но, если все-же это случилось, не дайте своей гордости одержать верх. Не отказывайтесь от помощи. И пусть Бог будет с вами.

Оставить отзыв





 

 
Яндекс.Метрика