Не придуманные истории Наркоманов — История Татьяны

Статьи — октября 18, 2011 at 21:12

«КАК ДОЛГО Я ТЕРПЕЛА!»

Татьяна

С Димой мы учились в одном классе. Но встречаться стали много позднее, когда он вернулся из колонии. Я знала, что было время, когда Дима «баловался наркотиками», но это не останавливало меня. Хотя мне было хорошо известно, какая страшная беда — наркомания (брат моей подруги кололся уже восемь лет), я почему-то думала, что с Димой такого не случится, что у него это — только «баловство».

К сожалению, все оказалось совсем иначе. Очень быстро Дима перешел от эпизодических уколов к «системе». Он очень часто приходил ко мне в состоянии наркотического «кайфа». Я возмущалась, но не прогоняла его. И старательно скрывала от своих родителей, что Дима — наркоман. У меня не было с ними взаимопонимания, они часто ругали и подозревали меня во всех грехах, поэтому я многое делала им назло, даже в институт не стала поступать.

Зато Диме я прощала все. Однажды, когда его родители уехали, я пришла к нему домой и застала там двух наркоманок за «работой»: они варили «ширку». Я присутствовала при этом и говорила: «Зачем вы это делаете?» — мне казалось, что, сделав замечание, я исполнила свой долг, и можно не предпринимать никаких действий.

Дима знал, что я его люблю, приходил ко мне, чтобы выговориться, брал в долг деньги. Только один раз я сделала попытку выбросить его из головы, даже уезжала к бабушке в Луганскую область, чтобы быть от него подальше. Но мое сердце совсем растаяло, когда он перестал колоться и поступил в институт.

Наверное, у меня сильно развит материнский инстинкт, и мне очень нравилось его опекать, заботиться о нем. Я выполняла для Димы разные работы на компьютере, забирала чертежи из кафе, где он забывал их по пьянке, и всегда безотказно позволяла себя использовать. У нас уже зашла речь о серьезных отношениях, когда я обнаружила в его комнате шприц. Он снова начал колоться. Мы редко виделись, но он часто звонил мне по ночам, рассказывал что-то, выговаривался. То подрался, то сломал что-нибудь, и обо всем спешил мне поведать.

Я все надеялась, что это скоро прекратится. Ведь он однажды бросил наркотики сам — значит, он не наркоман. Потом он сделал мне предложение, сказал, что после свадьбы «ширка» отпадет автоматически. Я слепо верила, тем более что у меня был один положительный пример: наш приятель Андрей в молодости любил выпить, а женился — и стал примерным мужем. Значит, и у меня так будет.

Однако уже на другой день после свадьбы, когда мы ехали на такси к моим родителям, Дима вдруг попросил водителя изменить маршрут, объяснил мне, что надо отдать долг цыганам. Вышел он от них уже под «кайфом». Во мне все кипело, но разве я могла рассказать это родителям, которые только что столько денег отдали на нашу свадьбу?

Неделю мы провели в Ялте. «Ширки» там не было, и Дима торопился вернуться домой. Дома я поняла, что забеременела. Он сказал, что не бросит своего ребенка. И хотя мы собирались жить в общежитии, решили поселиться у моих родителей, чтобы я, как будущая мать, испытывала как можно меньше бытовых неудобств.

На пятом месяце меня положили в больницу на сохранение. Там долежала до родов. Дима исправно приходил каждый день, и поначалу даже трезвый. Потом я заметила, что он укололся. Я выгнала его, но тут же бросилась догонять, даже просила прощения за резкость. Больше он в нормальном состоянии не появлялся. Продукты, которые передавала мне мама, продавал и прокалывал. Придет, сядет — и начинает клевать носом, буквально засыпает сидя — такую дозу принял. Теперь мне самой странно вспоминать: как я могла это терпеть, почему я тогда так безропотно сидела с ним в больничном холле?

Так продолжалось до того момента, пока родители не обнаружили у него шприц. Все это, конечно, свалилось на мою голову. Сначала в больницу приехала мама и заплакала. Потом приехал папа и тоже заплакал. Затем явился Дима — с жалобами на родителей. Мама говорила: «Мне противно на него смотреть, не то, что жить рядом!» Я уговорила ее потерпеть, потом Диму со слезами на глазах упрашивала не уходить из дома. Сейчас даже не верится: неужели все это делала я?

Когда родился наш Ваня, я решила, что теперь мой муж, конечно же, перестанет колоться, ведь моему ребенку папа-наркоман не нужен. Я строила иллюзии и свято верила, что все так и будет. Но моим надеждам суждено было разбиться уже в день выписки. Дима встретил меня с цветами, привез домой на такси (разумеется, на мамины деньги), выпил водки и ушел. Вернулся, уколовшись. В ответ на мои упреки стал клясться, что это — последний раз, что он просто перенервничал из-за сына.

Надо ли говорить, что этот раз вовсе не был последним — он был очередным. Много у наркоманов бывает таких «последних уколов». Это слово всегда приходит им на язык, если их «припирают к стене». Но я отчего-то стала гораздо спокойнее относиться к его безобразиям. Мой материнский инстинкт нашел естественный выход и не нуждался в заменителях. Я подумала: «Да пропади ты пропадом!» Хотя из дома почему-то не выгнала. К Ване подпускала ненадолго, давала мелкие поручения. Помню, он гладил пеленки с закрытыми глазами.

Дима, по-прежнему, использовал меня, заставлял просить у мамы деньги «на лекарства». Потом он сошелся с оптовыми торговцами наркотиками и стал жить на широкую ногу. Зарабатывал по сорок с лишним миллионов купонов в день. Ел преимущественно ананасы. Я не прикасалась к его «вонючим деньгам». Мне стало страшно, я поняла, что никогда он сам колоться не бросит, что и меня с ребенком когда-нибудь прибьют из-за его наркотиков и денег.

Родителей он тоже довел до ручки. И все же я не могла представить, как скажу ему: «Уходи!» Бывало, придет, сядет, уткнется головой в колени — «кайфует», а я тормошу его, чтобы родители не видели: стыдно! Потом не выдерживаю — гоню из дома. Он начнет собирать вещи, мне сразу становится жаль его — и он снова распаковывает чемоданы. Не было конца моему терпению. Я выходила выбрасывать мусор и заставала его с «друзьями» колющимся прямо в подъезде. Я кричала: «Уходи!» — и тут же принималась плакать: «Я тебя люблю, ты мне нужен!» Голос разума говорил: выгони! — но чувства всегда брали верх над рассудком. Я просто не давала ему шанса опомниться и поразмыслить над своей жизнью.

Со временем мы просто перестали обращать на него внимание, относились, как к мебели. Когда у него произошел сбой «в работе», кончились деньги и «ширка», когда от него отвернулись и мать, и отец, он оказался в тупике. Сам пришел к моей маме и сказал: «Помогите!» Нам посоветовали лечиться в экспериментальном Центре, где были хорошие результаты.

Даже по дороге в отделение он умудрился меня обмануть, выпросил денег «на последние долги», пронес в палату «ширку». На другой день, лишь только я вошла, стал меня «грузить»: «Таня, отсюда надо валить! Сюда с такой дозой не ложатся! Я не выдержу». Я поговорила с Сергеем Викторовичем, и выяснилось, что мой муж спокойно спал ночью.

Когда я пришла на занятия групповой психотерапией для родственников, я была поражена сходством историй, которые рассказывали женщины о своих мужьях и сыновьях. Слушая рассказ жены одного пациента, я будто видела собственными глазами, как она с ребенком на руках умоляла его бросить наркотики, а он переступал через них и шел колоться. Я вдруг прозрела: да ведь они все одинаковые, они нас просто используют! На другой день я отправилась к своей свекрови и сказала ей: «Вы тоже должны приходить на групповые занятия. Там из таких дураков, как мы, людей делают!»

Самое главное, чему я научилась в Центре, — не обманывать себя, не бояться называть вещи своими именами, не бояться смотреть правде в глаза, трезво оценивать каждую ситуацию, не стремясь, во что бы то ни стало, утешить собственное самолюбие.

Но мне не удалось сразу избавиться от всех заблуждений. Я все еще совершала ошибки, хотя они уже не проходили даром, я училась на них, постигала что-то новое. Целых полтора месяца Дима заставлял меня молчать о том, что он колется, когда его отпускают из Центра домой. Я боялась рассказать об этом врачу: вдруг его выгонят — и что тогда? Я не понимала, что от врача нельзя ничего скрывать, ведь речь идет о смертельной болезни. Если бы у него было воспаление легких, мне не пришло бы в голову умалчивать о том, что ночью у моего мужа был жар. Почему же я молчала об уколах, которые были ничем иным, как проявлением его болезни? Разве врач не должен был знать об этом?

Когда я решилась заговорить, вся группа мам и жен единодушно осудила мое молчание. Ведь оно было только на руку наркоману: ему удобно колоться, когда люди, которые пытаются ему помешать, не едины в своих действиях.

Я училась разговаривать с мужем по-новому, и он реагировал с раздражением: «Что ты на меня так оценивающе смотришь?» А мне уже было с чем сравнивать: я получила передышку и обнаружила, что без наркомана в доме живется гораздо спокойнее. Раньше я злилась на мужа, а шлепала ребенка, который попадался под горячую руку. Почему же я тогда не решалась направить свой гнев на того, кто был его истинной причиной? Даже смешно стало: какой глупой я была, как долго терпела!

Дима менялся постоянно, но очень долго. Вот где действительно было необходимо терпение! Но мне очень помогали наши групповые занятия с психологом. Постепенно мы с Димой перестали говорить о наркотиках. Раньше все разговоры были только об этом — даже в первые месяцы лечения. И снова я задавалась вопросами: почему я поддерживала эти наркоманские разговоры, разве это нормально – мне, которая никогда и не думала пробовать этот сомнительный «кайф», все время говорить о наркотиках? Зато сейчас мы о них и не вспоминаем.

Какое-то время я, как и Дима, работала в Центре, помогала женам наших пациентов осознать то, что удалось мне. Потом я окончила институт, устроилась работать по специальности, но отношения с сотрудниками Центра не прерывала никогда. Даже когда Леонид Александрович переехал в Полтаву, мы продолжали навещать его и ребят. Когда по поводу — на день рождения, когда — просто так. Это общение помогало многое понять, чтобы строить жизнь совсем по другим принципам.

Я была единственным ребенком своих родителей. Привыкла быть в центре внимания, все решать сама. Сейчас я понимаю: главная роль в семье должна принадлежать мужу. Мы так и делаем. Ответственность за материальное обеспечение лежит, главным образом, на Диме. Все решения мы принимаем вместе, и я ничего не предпринимаю, не посоветовавшись с ним. Раньше я думала, что лучше знаю, что и как надо делать, потом поняла: в семье не должно быть соперничества, у каждого — своя роль.

Прежде модель нашей семьи была искаженной: Дима — «плохой», а я — «хорошая». Перестроиться было достаточно сложно. Я должна была перестать изображать из себя страдалицу, «жертву обстоятельств», и, к счастью, мне это удалось. Я освободила Диму от домашних обязанностей, потому что он очень много работает, чтобы обеспечить нас с Ваней. Теперь домашние дела не вызывают у меня раздражения: я поняла, что готовлю и убираю, потому что хочу это делать, а не потому что «должна». Я стараюсь поддерживать уют в доме и встречать мужа в хорошем настроении, ведь «страдалицы» мало кому интересны. И Дима платит мне тем же. Купил стиральную машину, чтобы мне было не так трудно управляться по хозяйству. И хотя с деньгами тогда было туговато, он сам нашел их, чтобы сделать мне подарок. В нем появилась ответственность, он охраняет свою семью. Сейчас мне с ним совсем не страшно, я знаю: он никому не даст нас в обиду.

Я полностью доверяю своему мужу. Сначала все наши деньги были у меня, я выдавала их Диме в случае необходимости. Сейчас у каждого есть свои, и есть общие, которые лежат на видном месте: считаешь нужным что-то купить — бери.

Я думаю, в семье каждый человек имеет право на личное пространство, на собственные увлечения и интересы. Раньше я была максималисткой, но со временем поняла: муж не должен каждую секунду думать обо мне. Максимализм не всегда уместен, во всем необходимо чувство меры. Я борюсь с собой, все время «включаю тормоза», чтобы не давить на близких.

Наш сын учится уже в третьем классе. С двух лет он умеет убирать свои вещи, в меру сил помогать мне в домашней работе. Мы стараемся всегда предоставлять ему возможность выбора, объясняем, какие последствия будут в случае того или иного действия. Никогда не бьем и стараемся не унижать, воспринимать сына как личность. Мы хотим, чтобы сын вырос самостоятельным человеком, и все делаем для этого.

Заботясь о муже и сыне, я не забываю и о себе. Стараюсь следить за собой, бегаю по утрам. Дима каждый день делает зарядку и принимает холодные ванны, и я хочу ему соответствовать. В семейной жизни нельзя расслабляться, почивать на лаврах. Жена не должна распускаться, толстеть, ходить по дому в застиранном халате, масках и бигуди. Обед должен быть вкусным, а внешность — привлекательной, и не только для мужа, но и для сына, ведь образ женщины у него формируется при взгляде на маму. Я вижу, как счастлив Ваня, если в школе на празднике девочки разглядывают меня одобрительно. Это стимулирует и мужа: он понимает, что такая женщина не будет бояться потерять мужчину, который ей неинтересен.

Важно помнить и о том, что муж или жена — не собственность супруга, за ними нужно признавать все права свободного человека. Поэтому я стараюсь не зацикливаться ни на чем, не делать проблем на пустом месте. В жизни есть главное. Остальное — пустяки.

В нашей жизни главным стало то, что мы живем, не допуская даже мыслей о наркотиках. Я просто не представляю себе: как бы это Дима мог пойти и уколоться. Я уже не воспринимаю его как наркомана, даже бывшего — только как человека. Недавно я перечитывала «свою» главу из книги, которая писалась шесть лет назад, и удивлялась: неужели это — о нас, неужели это было с нами? Ведь мы — совсем другие.

Обсудить на форуме

Не придуманные истории Наркоманов — История Татьяны

Татьяна

Оставить отзыв