Не придуманные истории Наркоманов — История Владимира

Статьи — октября 22, 2011 at 10:02

«НЕЛЬЗЯ ТЕРЯТЬ НАДЕЖДУ»

История Владимира и Светланы Григорьевны

«НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!»
Владимир

Почему-то у меня была трудная детская жизнь. Не хотелось и плохо получалось учиться. Я был далеко не глупее всех, но учился хуже многих. Это угнетало. И в школе, и дома я конфликтовал с людьми. Не знаю, почему я был таким конфликтным. Сейчас мне удалось это изменить, и доискиваться причин просто нет смысла. Помню только, что жизнь не доставляла мне удовольствия. Как изменить ее, я не знал, и старался уйти от неприятностей в вымышленный мир.

Я приходил из школы домой, ложился спать и радовался, что могу на время убежать от реальности. Может, по этой же причине мне нравились книги. Я много читал, и с особенным удовольствием — приключенческую литературу. Там была совсем другая, интересная жизнь. Я всеми способами старался уйти от реальности, но тогда еще не знал, что состояние можно менять химическим путем. Это пришло с людьми.

Когда мы переехали на новую квартиру, я стал общаться с ребятами постарше. Их разговоры были исполнены многозначительной таинственности. Они произносили названия каких-то препаратов. Я стал с интересом изучать содержимое домашней аптечки. Я еще не принимал наркотики, но, думаю, уже тогда был «готовым» наркоманом.

Когда мне впервые предложили покурить «траву», не возникло даже сомнений, стоит ли это делать. Так я нашел другую реальность, которая тоже не совсем меня устраивала, но была все же лучше той, что меня окружала. Я бросился в этот водоворот с головой, ничуть не жалея, что становлюсь наркоманом.

В девятом классе мои товарищи поступили в техникумы и ПТУ и стали колоться. Мне не нравилось созерцать их состояние. Куря «траву», я просто становился веселым, много смеялся. А они засыпали на ходу и были похожи не на людей, а на животных. Они предлагали мне попробовать, но я отказывался: «Я уже выбрал свой наркотик!» Но тут во мне начало шевелиться любопытство: я же этого не пробовал, не знаю, что это такое! Я сам пришел к ним и подставил руку.

Следующие полтора года помню смутно. Все расплывается в памяти. Проблем с наркотиками у меня не было, родители не хотели видеть, что я — наркоман, никто не мешал мне ездить в деревню и добывать мак. Но лет в семнадцать мне вдруг надоело это. Я почувствовал, что не хочу этим заниматься. Моими приятелями стали уголовники, поговорить было не с кем. Оказалось, что меня окружает совсем не тот мир, который я искал.

Попробовал бросить наркотики, но уже на следующий день на меня навалилась жуткая тоска. Реальность обрушилась мне на голову и стала давить. Это было ужасно, ведь я уже привык жить во сне. Не помню, на сколько меня хватило. Я снова стал принимать наркотики, хотя с тех пор постоянно стремился их бросить.

Я словно бился головой о стену. Я уже понимал, куда попал, что за люди меня окружают, чего стоят их слова и их «дружба». Они были лживы насквозь, а я все-таки подсознательно искал друзей. Сначала я пытался вести себя с ними честно, потом увидел, что здесь никто не придерживается приличий: никто ни с кем не делится, сдают друг друга при первой возможности. И главное — я сам становился таким же.

Скорее всего, именно это побуждало меня освободиться от зависимости. Я много раз «спрыгивал» сам и научился переживать абстинентный синдром — он ненамного страшнее жизни. Но ужас был в том, что среди нормальных людей я чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег: не знал, как себя вести, о чем говорить. Однажды я не принимал наркотики почти пять месяцев. И все это время молчал, целыми днями смотрел телевизор.

У меня все чаще появлялась мысль, что это — конец. Я возвращался в мир наркоманов, потому что там все было знакомо и привычно: найти деньги, уколоться и отключиться. А в мире людей я чувствовал себя совершенно одиноким. Я был настолько замкнут и перепуган, что даже не было сил поддерживать разговор. Только после укола я мог общаться, хоть и находился, как правило, в невменяемом состоянии.

Был момент, когда я подумал, что надо искать другой наркотик. Может, мне так плохо только от опия? Я стал принимать первитин или, как его называют наркоманы, «винт». Сначала показалось, что это совсем другое состояние, и люди здесь совсем другие. Но вскоре понял: это еще хуже.

Я уже не мог жить дома: не спал ночами, шумел, всем мешал. И я стал жить с такими, как я: слонялся по чужим квартирам и подъездам. Начались проблемы с милицией. Меня часто останавливали, обыскивали, иногда били. Мой вид уже выдавал меня: они издалека видели, что идет наркоман.

В одной из квартир при мне чуть не убили человека. Двое наркоманов выясняли отношения: один «кинул» другого. Если бы «пострадавшего» не удерживали, он обязательно ударил бы своего обидчика ножом. Это было страшно, и — совсем не мое!

Порой я возвращался домой, чтобы отоспаться и отъесться. Пытался бросить наркотики и снова начинал колоться. Я вообще никогда не прекращал попыток избавиться от этого, я чувствовал, что все может быть по-другому. Но чем дальше, тем меньше верилось в возможность перемен.

Однажды, когда нас с товарищем выгнали из очередной квартиры, я сказал: «Скорей бы мы уже умерли!» Он согласился: «Сколько можно так мучиться, скитаться по улицам и подъездам!» ужасно, но он, действительно, вскоре умер.

Как я завидовал людям, которые спокойно живут, прилично выглядят, нормально общаются друг с другом! Но эти люди тогда уже просто шарахались от меня. Сигареты старались дать так, чтобы не прикоснуться. Мама при виде меня переходила на другую сторону улицы. Мне было противно жить, и я пытался заколоться, чтобы умереть от передозировки.

Родители пытались лечить меня. Раз пять я лежал в психиатрической больнице. Наркоманы обычно делают это, чтобы сбить дозу и получить таблетки, а иногда еще — и просто для того, чтобы ночью была крыша над головой. Я ложился, когда меня пугали принудительным лечением. Я зависел от родителей — брал дома продукты. И поэтому должен был выполнять хоть какие-то их требования. Они долго терпели мои выходки, запугивали, уговаривали, но не торопились исполнять угрозы.

Потом настал момент, когда я их довел. Мной занялась милиция. Куда бы я ни пошел, меня останавливали милиционеры, долго держали рядом с собой. Товарищи косились: что я делаю рядом с милицией? Кончилось тем, что меня освидетельствовали в наркодиспансере и повезли в суд. По решению суда я попал в закрытое отделение для принудительного лечения.

Это было уже не то заведение для привилегированных клиентов, где с пациентами носятся за деньги их родителей. Здесь наркоманов уравнивали с сумасшедшими, считали по головам, стригли ногти в строго отведенное время: ножниц в руки не давали. В палатах всю ночь горел свет, многие были привязаны к кроватям, ходили под себя. Обозленный персонал, получающий за свою тяжелую работу копейки, не упускал случая сорвать зло на больных. Когда я увидел, где мне предстояло провести полгода, я был в шоке.

Без наркотиков мне и дома было плохо, а в таком месте — просто невыносимо. Не знаю, как описать это словами! Даже в подвалах жить было намного лучше! На ночь мне кололи нейролептики, чтобы вел себя тихо. Как я мечтал выйти оттуда и уколоться до невменяемости!

За две недели до окончания срока родители решили взять меня на дачу. Я сбежал оттуда на велосипеде. Сначала думал, что колоться не буду, просто «прогуляюсь». Стал навещать знакомых наркоманов. В одном доме два дня упивались до поросячьего визга, потом пришли старые приятели с кулечком: «Ну, что: сделаем что-нибудь?» Три дня я ходил по городу, прятался от родителей. Показалось, что мне еще хуже, чем в больнице. Я не умел пользоваться свободой, она всегда обращалась мне во вред. Возвращаясь в больницу, я уговорил маму дать мне с собой бутылку водки: это же не наркотик, я должен принести хоть что-нибудь.

В отделении мы выпили и устроили дебош. Захотелось на улицу — стали бить стекла, швырять столы и стулья. Я ударил женщину — дежурного врача, хотел отнять у нее ключи. Угомонил нас все тот же участковый с пистолетом. Меня забрали в отделение, объяснили, что если пострадавшая напишет заявление, мне грозит три года тюрьмы, если нет — год условно. Я не очень испугался, думал, отец этого не допустит. Меня вернули в больницу и стали закалывать нейролептиками. Иногда я терял от них сознание. Потом сообщили решение суда: продлить срок принудительного лечения еще на полгода.

Это был страшный удар! Именно тогда у меня появилась мысль: дальше так продолжаться не может! Но и на воле меня не ожидало ничего хорошего. Снова бесконечные походы по улицам? Вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль: может, мне вообще не выходить из больницы? Пройдет время, меня перестанут колоть, как-нибудь все образуется… Я понимал, что моя жизнь подошла к какой-то черте, за которой — неизвестно, что со мной будет. Я знал, что, в любом случае, умру, и хотел только одного: поменьше мучаться.

Родители рассказали мне о днепропетровском Центре «Выбор», о докторе Сауте. Я видел по их глазам: там что-то новое, другое, не то, что везде. И все равно я не верил, что можно избавиться от зависимости. Я не видел людей, которые бросили бы наркотики. Все умирали, никто не бросал. Родители обещали забрать меня на два месяца раньше, и я согласился ехать в Днепропетровск, а сам думал только о том, чтобы как-то устроиться, чтобы было поменьше боли.

В последний момент я вдруг испугался: может, лучше досидеть здесь, где все уже знакомо? А что будет там? В Днепропетровск меня везли под конвоем: по врачу с обеих сторон. После принудительного лечения «Выбор» показался санаторием: решеток нет, двери открыты.

Меня привели в кабинет доктора Сауты. Не знаю, почему, но я стал рассказывать ему все, что со мной было. Никогда раньше я этого никому не говорил, может, потому, что не спрашивали. Конечно, я приукрашивал свой рассказ, голая правда была уж слишком неприглядной. Когда я начал говорить — почувствовал: меня не возьмут! Но под конец разговора это ощущение пропало. Леонид Александрович и вправду не хотел меня брать: сын начальника, будет качать права, «колотить понты». Потом увидел, что перед ним обыкновенный запутавшийся в жизни мальчик. Он сказал: «Мы будем помогать вашей семье».

В Центре я сначала оторопел оттого, что ко мне относятся по-человечески. Я уже забыл, что это такое — человеческое отношение. У меня были готовые реакции на притеснения, я был готов отразить нападение. Но на меня никто не нападал, и я растерялся. Я увидел Карину, Таню, других ребят. Меня так удивило, что эти люди живут без наркотиков уже несколько лет! Я решил, что тоже попробую жить нормально. Мне раньше никто не давал такого шанса.

Особенно меня поразила Карина. Я знал, как быстро опускаются женщины-наркоманки. Но если она смогла выздороветь, неужели я не смогу? Все в этом Центре было необычно: и люди, и правила. Это было «честное» место, где все было по-настоящему. До этого я всю жизнь находился в атмосфере лжи. А Леонид Александрович был искренним, честным человеком. Сначала я это почувствовал, потом — понял. Ребята вокруг тоже старались быть искренними. Я всю жизнь этого искал, но не мог найти. Наверное, потому, что искал не там: в мире наркоманов таких отношений просто не может быть.

Первые группы я помню смутно. Запомнилось только, что доктор Саута здорово меня воспитывал! Я старался анализировать себя — Леонид Александрович учил этому. Конечно, наркоман еще жил во мне, и мог в любой момент поднять голову.

Когда после курса реабилитации Леонид Александрович предложил мне работу в Центре, я не поверил своему счастью. Я мечтал об этом втайне даже от себя самого! Я боялся внешнего мира, но не мог и предположить, что мне можно будет остаться в «Выборе». Ничего не бояться, спокойно смотреть в глаза людям, не оглядываться на звук милицейской сирены и заниматься тем, что тебе нравится! Это было неправдоподобно! И я старался делать все, лишь бы меня не «попросили» отсюда.

Я участвовал в группах наравне с другими пациентами, хоть и был уже инструктором. Я очень благодарен доктору Сауте, что он не делал мне поблажек. Его жесткость очень помогла мне потом: реальная жизнь еще жестче! Иногда мне казалось, что он меня унижает, однако настоящая жизнь могла совсем растоптать слабого человека. И Леонид Александрович дал мне хорошую закалку. Я вдруг почувствовал, что меня раздражает не только моральная, но и физическая слабость. Я стал заниматься спортом.

Через два с половиной года я решил попробовать свои силы в мире. Работа в «Выборе» — очень тяжелая: она требует круглосуточного присутствия, искреннего интереса к людям, желания добра даже тем, кто тебя раздражает. Это — удел не для каждого. Здесь нужно призвание. У меня его не было.

Зато у меня уже был опыт общения с разными людьми. Работа в «Выборе» научила меня «контактировать». Я понял, что среда в Центре максимально приближена к реальной: научишься нормально жить в стенах Центра — сможешь жить и в мире.

После возвращения в Полтаву я устроился работать на завод. Директор знал меня раньше и согласился взять только подсобным рабочим. Через четыре месяца у меня начались проблемы со здоровьем, а подсобник должен быть очень сильным физически. Я попросил перевести меня на другое место, но начальник сказал: «Я взял бы тебя и в сбыт, но боюсь, ты меня опозоришь. Могу ли я доверить тебе свою репутацию?» Я обиделся, хотя понять его, конечно, было можно.

Я устроился на другой завод. Сначала — сборщиком, потом — диспетчером. Я делал все, что поручал начальник. Сначала было тяжело: новеньких всегда поначалу «шпыняют». Но я старался доказать всем, в том числе и себе, что я — не хуже других. И через некоторое время заметил, что ко мне стали относиться иначе.

На заводе — люди простые, «понтов» нет, и тебя оценивают только по тому, что ты умеешь. Трудность состояла и в том, что мои подчиненные были старше меня годами. Нужно было очень постараться, чтобы заслужить их уважение и доверие. Через полгода я почувствовал себя частью большого коллектива, стал говорить: «наш завод», «моя работа». Такое ощущение до этого у меня было только в «Выборе».

Когда заболел начальник одного из цехов, меня сделали исполняющим обязанности заместителя начальника (к тому времени я уже заочно окончил институт). Я испугался: я должен был руководить столькими людьми! Было очень тяжело, но я решил: буду делать все, что смогу! Я не могу позволить себе опозориться, я уже научился преодолевать трудности — Саута научил! Я работал так, что, приходя домой, валился с ног от усталости и был счастлив: появилось ощущение, что я все могу!

Когда начальник вернулся после болезни, меня сделали его заместителем. Работа была тяжелая, зато у меня появилось чувство, что я отрабатываю каждую полученную копейку. Это — действительно мое! Иногда я говорил своим подчиненным, что раньше я пил и курил. Они не верили: «Не может быть!»

Недавно я перечитал свою главу в книге, изданной несколько лет назад. Впечатления от прочитанного — ужас! Неужели это было со мной? Прошло много времени, чуть больше девяти лет с того момента, как я оказался в «Выборе». О прошлом вспоминаю редко. Многое изменилось с тех пор, как я написал свою историю.

Я ушел с завода, хотя как потом оказалось, у хозяина предприятия со мной были связаны большие планы. Ушел я потому, что не мог ничего изменить в работе своего цеха, очень часто абсурдной, бессмысленной и непродуктивной. Также невыносимо было смотреть, в каких условиях работают мои рабочие, за которых я нес ответственность на предприятии. В целях экономии зимой не топили. В цехе была минусовая температура. Когда становилось тепло, из дырявой крыши текла вода. Люди стояли в воде, в той же воде, где стояли станки под высоким напряжением. Раз в два-три дня в цеху что-то взрывалось. Однажды по дороге домой я понял: на завод я не вернусь.

Хорошую работу я нашел не сразу. Пришлось сменить еще несколько рабочих мест. Сейчас работаю в очень крупной европейской компании, и хотя чувствую, что это не совсем мое, эта работа мне нравится. Филиал в Полтаве я создавал с нуля, сам набирал людей, выстраивал рабочие процессы. В общем, практически полная свобода действий, причем здесь ценят людей с новыми идеями, инновациями, а не тупых исполнителей. Платят хорошо, в 15 раз больше, чем платили на заводе. Это дает мне возможность устраивать свое будущее. Сейчас я заканчиваю офисное помещение. Хотя оно куплено в кредит, надеюсь, в недалеком будущем станет моей собственностью.

В личной жизни тоже многое изменилось. Я три года живу в гражданском браке с Леной. У нее есть сын, хороший мальчуган одиннадцати лет. Недавно мы взяли щенка. В общем, все как у нормальных людей.

Обсудить на форуме

Не придуманные истории Наркоманов — История Владимира

Оставить отзыв